— Девочка моя, — сказал отец нежно, теперь напуганный по-настоящему. — Ну же, дорогая, скажи мне… Что не так? Что случилось?

И она заговорила. Лоркан немного отодвинулся, держа руки Винтер в своих, глядя вниз на ее лицо с растущим отчаянием. Когда она дошла до рассказа, как Джонатон приказал арестовать Кристофера и заставлял Рази надеть пурпур, Лоркан печально застонал и тряхнул головой. Развернувшись, он пошел к стене, над которой работал. Прильнул к панели со стертыми лицами, упершись лбом в дерево. Потом тихо осел на пол и лег, запрокинув голову и заслонив глаза правой рукой.

— Папа, — прошептала Винтер, мгновенно забыв о своих горестях. Она подбежала к нему и опустилась на пол рядом, сжав руку отца: — Папа, не покидай меня, пожалуйста!

Из глаза Лоркана показалась слеза, он напрягся и выдохнул:

— Постараюсь, милая. — И сжал ее руку в ответ, прежде чем затих надолго.

Винтер сидела рядом — четверть от четверти теней, тридцать минут, — держа его за руку и прислушиваясь к дыханию. Это уже случалось несколько раз с тех пор, как Лоркан заболел, — он оседал на землю и глубоко засыпал, обычно после длительных периодов сильной концентрации, или ночной работы, или нервного напряжения. Это совсем не походило на другие приступы, когда он потел и задыхался, но зато боролся отчаянно. Винтер даже не знала, какой из двух видов припадков страшит ее больше.

Лоркан был так напряжен последние несколько дней, после долгого и непростого путешествия, что последние два приступа произошли подряд и были очень сильными…

Ей хотелось, чтобы рядом был Рази с его успокаивающей властностью. Или хотя бы Кристофер — балагурящий или молчаливо-сосредоточенный, все ставящий на свои места, всегда умеющий поддержать. Думая про этих двоих, Винтер начала беспокоиться, как они там, особенно бедный Кристофер. Она уже видела раны, подобные тем, что нанес ему король, — однажды конюха отшвырнуло головой в забор арены во время турнира. Бедняга мучался судорогами до конца своих дней. Мысль о том, что грациозный и самоуверенный, как кот, Кристофер будет биться в припадке с пеной у рта, была ужасна, и Винтер изо всех сил постаралась выбросить ее из головы.

Через какое-то время она услышала шаги большого отряда солдат по гранитным ступеням и ближе, по каменному полу коридора, но не пошевелилась. Даже когда грохот затих прямо перед дверью библиотеки, она продолжала сидеть, не собираясь нарушать покой Лоркана ради кого бы то ни было.

Дверь приоткрылась, и в зал вошел Джонатон, оставив стражу в коридоре. Он закрыл за собой дверь и приблизился, остановившись при виде лежащего на полу Лоркана и скорчившейся рядом хмурой Винтер.

— Вот как Мурхоки выполняют свой долг передо мной? — спросил король мягким голосом. — Спите на работе?

— Ваше Величество может осмотреть зал, чтобы убедиться, как мой отец потрудился ради вас.

Джонатон слегка скосил глаза, но по-настоящему не смотрел на стены. Вместо этого он подошел и стал вглядываться в лицо ее отца — изумленная Винтер не могла поверить — с нежностью. С бесконечно большей нежностью, чем на собственного сына меньше часа назад. Девушка скрыла изумление и воспользовалась моментом открытости короля.

— Лорд-протектор болен, Ваше Величество. Умоляю, позвольте лорду Рази осмотреть его!

Глаза Джонатона сверкнули, он сказал, отвергая просьбу, сам в это время подвигаясь так, чтобы полностью видеть лицо Лоркана:

— Он для тебя Его Высочество принц Рази, леди-протектор Мурхок. Не ошибайся больше, именуя его. И он не врач, а наследник трона. Во дворце есть доктор.

— Но Рази сказал, что он шарлатан! — воскликнула Винтер, выходя из себя.

Король мрачно посмотрел на нее сверху вниз, и девушке пришлось подавить свою непокорность, проглотить ее, как желчь.

— Прошу Вас, Ваше Величество! — попросила она тихо, вспомнив о манерах. — Не позволите ли Вы Его Высочеству навестить лорда-протектора? Или если не Его Высочество, то можно ли найти хорошего врача, Сейнт-Джеймса, который был здесь раньше?

— Сейнт-Джеймс умер, дитя. Он погиб, доставляя Рази в Марокко. Я пришлю доктора Меркурия…

— Что ты делаешь, Джонатон?

Сухой шепот Лоркана потряс их обоих.

Винтер нагнулась к отцу:

— Папа…

Лоркан сжал ее ладонь, убрал свою руку от лица и опустил на грудь. Он поднял глаза на Джонатона, измученный, и, еле шевеля губами, снова спросил:

— Что ты делаешь?

Король не ответил, но Винтер поразила его реакция. Этот человек сегодня так ударил своего раненого сына, что тот покатился по склону, он пытался расколоть череп Кристофера Гаррона об дерево, он же методично стирал из истории второго любимого сына. Девушка с недоумением уставилась на короля, который смотрел на ее больного отца. Он осматривал Лоркана с мучительной нежностью и сожалением. И более того, в его поведении проскальзывала скрытая вина, как если бы при виде страданий друга он не смог удержать обычную придворную маску. Винтер никогда не думала, что король тоже носит маску. Но, глядя на него сейчас, она поняла, что ему, как никому другому, приходится скрывать слишком многое.

— Лоркан, — сказал король, присев рядом с другом, — позволь мне назначить кого-нибудь на твое место. Тебе не нужно…

Голос отца оставался хриплым шепотом, но его глаза полыхнули огнем, он крепче сжал руку Винтер и сказал:

— Думаешь, я позволю кому-то сделать это, Джонатон? Полагаешь, я могу стоять и смотреть, как другие уничтожают мою работу? Эту работу?

— Что ты имеешь в виду? — крикнула Винтер, выпустив руку отца. — Это ты сам предложил, папа? Ты?..

Лоркан устало улыбнулся, а король посмотрел на девушку с замешательством и, казалось, обидой. Винтер хотелось крикнуть ему: «Да кто Вы такой, чтобы так смотреть на меня после всего, что наделали!»

— А что ты думала, дитя? — спросил Джонатон. — Что это я заставил твоего отца осквернить его же искусство?

Он внезапно рассердился и нахмурился. Повел рукой вокруг широким и величественным жестом, больше подходящим для выступления перед публикой, чем перед распростертым на полу плотником и его подмастерьем. Винтер подумала, что король сейчас похож на испорченного мальчишку, который не признается, что разбил вазу.

— Разве ты видишь здесь Сальвадора Минэйра, жгущего свои рукописи? — продолжил Джонатон. — Или Гюнтера Ван Нооса, бросающего свои полотна в костер? За кого ты меня принимаешь? Ты считаешь, что я заставляю художника уничтожать собственные работы?

«За человека, который швыряет сына с холма и пытается выбить мозги из хорошего парня!» — подумала Винтер, сузив глаза. Очевидно, ее мысли были прозрачными, как стекло, потому что Джонатон замолчал и опустил глаза — весь его гнев испарился.

— Ты всегда чертовски быстро терял самообладание, Джонатон Кингссон, — сказал Лоркан, изумленным шепотом разряжая напряжение.