Что ж, так или иначе, но свой поезд она все-таки догнала.

Наташа посмотрела на Алексея и улыбнулась.

Вечером Женя Савенко сидел в большой лаборатории. Перед уходом туда заглянул Лев Андреевич Мытель.

– Все сидишь, мечтатель? – сказал он. – Ну, сиди-сиди, может, что высидишь. А я пошел. – Дверь лаборатории за ним глухо стукнула, и Женя остался один.

Он не боялся этого одиночества, а, наоборот, любил его. Он не знал, чем дома занять себя, и поэтому домой уходил только ночевать. Жизнь аскета-отшельника нравилась Жене. Питался он в институтской столовой, а если она закрывалась, пробавлялся бутербродами. Его даже раздражали громкие взрывы хохота и визги лаборанток, когда кто-нибудь из аспирантов от избытка чувств крепко обнимал их за талии. Даже если Натальи Васильевны и не было на месте, как сейчас, все равно в тишине слышался ему ее негромкий голос, а иногда даже казалось, что вот она рядом, сидит за столом на высоком лабораторном табурете, как за стойкой бара, и о чем-то, улыбаясь, разговаривает с ним.

И еще ему оставались бумаги. Он незаметно собирал те листки, которые она случайно оставляла. Счастье, что Наташа в повседневной жизни не пользовалась компьютером. Писала ручкой или тонко отточенным карандашом. Почерк у нее был летящий, неровный. Некоторые разбирали его с трудом. А он, Женя, смотрел на страницы, исписанные ее рукой, часами и в лаборатории слыл специалистом по почерку Натальи Васильевны.

– Ну-ка, толмач, разбери! – обращался к нему кто-нибудь, так и этак пытаясь прочесть написанный рукой начальницы текст. – Ничего невозможно понять!

Тогда Женя аккуратно брал бумажку в руки и сразу читал, словно писал ее сам. А потом, незаметно, приобщал листок к своей коллекции. Это можно было бы отнести к фетишизму, если бы Женя не пытался извлечь из бумаг научную пользу. Он перерабатывал в своем уме те замечания, которые Наталья Васильевна делала другим. Содержание всех работ, которые курировала Наталья Васильевна, Женя знал досконально.

Записки на бытовые темы, попадавшиеся среди деловых бумаг, он складывал в отдельную папку. Там, например, были такие: «Перепечатайте текст после исправлений, чтобы доклад был готов к четвергу». Или: «Лев Андреевич! Позвоните в отдел кадров, чтобы срочно прислали новую лаборантку. Вся работа стоит! Девочку после школы не берите – уйдет». Среди записок встречалось и упоминание его имени. Одна из них адресовалась Юле, тогдашней аспирантке Натальи Васильевны: «Юля, отдайте последние две таблицы Кружкову. Материал был получен на его животных, ему пригодится. И возьмите его в соавторы вашей статьи!» Жене тогда показалось очень смешным, что тихоня Юля так и поставила перед названием статьи, после своей фамилии – Е. Кружков, хотя Наталья Васильевна в записке упоминала его прозвище. Она часто звала его так – Кружков, а Юля настолько была подавлена ее авторитетом, что даже не сообразила, что настоящая фамилия Жени – Савенко. Но больше всего ему была дорога бумажка, обращенная лично к нему. Наталья Васильевна писала ее уже давно, карандашом, видимо торопясь, поэтому разобрать слова было уже трудно. Он еле-еле мог теперь прочитать полустершуюся запись: «Женя! Приходите сегодня вечером в лабораторию и не забудьте купить чаю. У аспирантов кончился, а мне надо на ученый совет! Поговорим с вами о Д». В тот вечер он (идиот!) не пришел. Поэтому, наверное, и записка сохранилась среди других бумаг. О «Д» тогда он говорить не хотел. «Д» означало всего лишь диссертацию. А он хотел говорить о любви. Он думал, Наталья Васильевна обидится, спросит Женю, почему он не пришел. Она действительно спросила, а он, дурак, тогда сказал, что диссертация волнует его меньше всего. И начальница задумчиво поглядела в его сторону, пожала плечами и грустно сказала:

– Очень жаль, Женя. Вы ведь очень способны. Можете стать настоящим ученым! Вы должны заниматься наукой. Диссертацию, с учетом тех наработок, что у вас уже есть, вы сделаете за год. Еще год уйдет на то, чтобы защититься, и в двадцать пять лет будете иметь ученую степень. А дальше – посмотрите сами. Или уедете за рубеж, или останетесь здесь, но будущее от вас не уйдет. Если же вы пойдете сейчас в практику, вам придется начинать все сначала. И чтобы составить себе имя где-нибудь в хирургии, понадобится десять-пятнадцать лет.

Она ловила себя на мысли, что вот опять все в жизни вернулось на круги своя. Выражение «деточка, ты большой ученый» она слышала от Серова около десяти лет назад, когда он приехал за ней, чтобы забрать в Москву. И вот теперь она сама уговаривает этими же словами другого человека.

Будущий «большой ученый» молча слушал ее и смотрел в пол. Вдруг он встал и, сделав к ней два шага, почти закричал, взмахивая рукой на ходу, будто рубил воздух.

– Да как вы не понимаете, я не могу остаться в Москве из-за вас!

Она в изумлении приоткрыла рот, собираясь ему возразить. Конечно, как всякая женщина, Наталья знала и чувствовала, что нравится этому молодому человеку, но, видит бог, не было с ее стороны ни поощрений, ни кокетства. Что может быть у научного руководителя со студентом, особенно если руководитель молодая и красивая женщина, а студент умный и симпатичный парень? Ее зрелый ум моментально подсказал ей ответ – все, что угодно, может быть у такого научного руководителя с таким студентом: любовь, брак, общие дети, разочарования, измены, развод и так далее. Истории обольщения студентами научных руководителей стары и однообразны, как сам научный мир. Нет уж, она в эту лужу не сядет! Видела, что бывает с другими.

А Женя тем временем продолжал:

– Вы же не хотите, чтобы я из-за вас стал типичным альфонсом? Все будут говорить, что я въехал в науку на вашем хребте! Что сам я без вас ничего не стою, что диссертацию написали мне вы, а я только пользуюсь плодами ваших трудов и вашей любви.

– Любви?

– Потому что, если я останусь в Москве, я добьюсь, что вы уйдете от мужа и переедете жить ко мне!

Наташа рассмеялась, до того наивны были эти слова.

– Женя, милый! Ваши бы слова мне услышать лет пятнадцать назад. Было бы в самый раз. Жаль только, что в том возрасте вы еще не ходили в школу.

– Вы смеетесь, а зря! – продолжал он. – Не такая уж большая между нами разница. Мне уже двадцать четыре года, а вам нет и сорока! Разница-то смешная!

– Действительно, смешная, – улыбнулась Наталья Васильевна. – Когда мне будет шестьдесят, вы еще будете молодым мужчиной, в теперешнем возрасте моего мужа. А какой это боевой возраст, я вижу каждый день. – Она замолчала, проговорившись, сложив по-старушечьи руки перед собой, а Женя, увидев это, в отчаянии закричал:

– Вашего мужа! Вот именно. Вы обманываете себя, думая, что вы защищены вашим мужем! Только ленивый или равнодушный к вам человек может не заметить, что вы, в сущности, ужасно несчастны. Я сам был несчастен в детстве из-за дурной, невоспитанной девчонки. Я знаю, что говорю. Я так же грустно, как и вы, тогда смотрел на мир! Более того, я хотел покончить с собой в восьмом классе.

– Я грустно смотрю на мир? – изумилась Наталья Васильевна.