Алена успокаивалась на время, что стоило ему немалого труда. Она была ревнива. Иногда она по нескольку дней мешала ему спать по ночам. Часами могли продолжаться вопли и слезы. На следующий день после этих скандалов Алексей ехал на Невский и что-нибудь этакое ей покупал – колечко ли с бриллиантом, выходной туалет или просто духи.

«А уж завтра без подарка точно не обойтись», – и опять Алексей неожиданно почувствовал острый приступ желания.

– Наташа, – сказал он и взял ее за руку, прислушался к себе. Рука была мягкая, узкая, прохладная. Возбуждение не проходило. У него быстро созрел план. Собственно, такой выход напрашивался сам собой. Он отвезет ее к себе в офис. Там есть все для ночлега: и мягкие диваны в его кабинете, и бар с прекрасным набором легких вин, отличная посуда в шкафу и даже душ в задней комнате. Душ был Фомину необходим, он очень любил принимать его даже по несколько раз в день. Вероятно, это было оттого, что ему все время казалось, что тело его недостаточно чисто. Ему мерещился какой-то посторонний запах. Он часто нюхал ладони, одежду, пытаясь найти источник этого чужого запаха, но ничего не находил, однако постоянно принимал душ и обрызгивался одеколоном. Алексей как раз хотел поговорить об этом со знакомым врачом. Но сейчас нужно было узнать, починили ли уже мастера Наташину машину и как обстоят дела в офисе. Он извинился, достал телефон и, чтобы не кричать на весь зал, вышел во внутреннее фойе позвонить.

Наташе не хотелось слышать его разговор, но, повернувшись немного, она могла видеть Алексея через стеклянные двери. Он расхаживал по фойе среди керамических горшков с растениями. Она видела, что разговор он ведет спокойно, по-деловому, но обратила внимание и на то, что он, на минуту перестав следить за собой, распустил до этого сдерживаемое, хорошо намеченное брюшко. Заодно отметила лысину, поросшую редким пухом бывших кудрей, и дважды округлившийся от жирка подбородок. Алексей заметил, что она глядит на него, и слегка махнул ей рукой, мол, все, уже заканчиваю.

Очевидно, он что-то придумал, но любая его инициатива больше не входила в Наташины планы. Вот чего уж она не хотела, так это повторения давнишней истории – близких отношений, не обязывающих ни к чему. Она уже этого нахлебалась. Наоборот, теперь ее задача заключалось в том, чтобы уйти спокойной и равнодушной. Продемонстрировала себя – и достаточно. Жаль, жену не удалось повидать. Ей было бы о чем тогда поразмышлять на досуге. Помнится, лет двадцать назад она чуть не со слезами клялась поддерживать все его начинания и быть ему хорошей и верной женой. Как глупо! Сейчас он ей если и нравится, так только самую малость. Быть его женой? Видеть его каждый день? Заботится о нем? Нет, мысленно она покачала головой. Нет, она не хочет. Дурацкая в общем-то была идея, звонить ему. Зачем же она сейчас с ним кокетничает? Господи, ну что это за кокетство, так, небольшая шалость. Она поблагодарит его и уйдет – свободная и независимая. Хотелось бы ей думать, что темный человек из ее снов не стал бы больше ее мучить. Ничего она не видела сейчас в Алексее такого, о чем бы можно было пожалеть. Воспоминания ее тяготили, а не действительность. Она ведь сейчас не любви от него хотела, а переоценки ценностей. Признания в неправоте. Сожаления о том, что он ошибся, а не она. Воспользовавшись его отсутствием, Наташа быстро раскрыла пудреницу. Ее лицо разгорелось пламенем честолюбия, но не страсти. Наташа вздохнула.

Что за судьба? Завоевывать мужчину не любовью и преданностью, а умением, хитростью, терпением и расчетом. Неужели в мире есть женщины, которым любимые достаются просто так, без усилий? Должно быть, это и есть счастье. Вот, например, ее мама с отцом. Но для нее это счастье, видимо, недостижимо.

Алексей куда-то отправился из фойе, очевидно, в туалет. Она поднесла к губам бокал с легким вином, отпила глоток. Хорошее вино. Надо же, ее отец на их старой приволжской дачке тоже умудрялся выращивать виноград и сам делал вино.

Наташе вспомнился выжженный августом двор ее родного дома в тот год, когда она вышла замуж за Серова. Никогда в жизни она не видела столько арбузов! Они огромными кучами были свалены прямо на тротуарах и продавались чуть не задаром, такой был на них урожай. Иногда хулиганистые мальчишки подбегали к кучам, хватали лежащий с краю арбуз и с визгом и хохотом убегали. Их и не думали догонять. Продавцы только грозили издали им кулаками да лениво ругались. А мальчишки разбивали арбузы прямо об землю и впивались зубами в оголенную сладкую мякоть, и по их измазанным, возбужденным, пыльным мордашкам стекал ароматный и липкий сок. В тот год ей ужасно не везло в жизни. Лаос вспоминался теперь как сказочная страна. Честолюбивые планы остались пока только в мыслях.

Ее высокий покровитель уехал на четыре года в Женеву, и для нее это было так же далеко, как на Марс. Без него ее переезд в Москву был практически неосуществим. Застряла и докторская. У института не было ни желания, ни денег финансировать дорогой проект, а заниматься мелочью Наташа не видела смысла. Ее зажимали. Начальник, завкафедрой, с трудом, еле сдерживаясь, терпел у себя конкурентку. От предчувствия невозможности реализовать задуманное Наташа очень нервничала и была полубольна. Нерадостный это был год в ее жизни.

Родителям теперь было не до нее. То есть все, что отец с мамой делали, было как раз для нее – заботы о внучке, работа на даче, хлопоты по хозяйству. Но им уже было не до Наташиных переживаний по поводу плохо продвигающейся работы, неудачного замужества.

– Не дрейфь, дочка, как-нибудь образуется! – говорил Наташе отец, но утешения звучали поверхностно. Да это было и понятно – главное место в жизни ее родителей теперь занимала Катя. И если бы не приняли они на себя заботы о внучке не только без упрека, а с удовольствием, Наташе было бы очень стыдно, что она их так загрузила. Она, конечно, гораздо больше времени проводила бы тогда с Катей, но, естественно, работать на полную катушку в таком случае не смогла. И ничего бы не добилась. Поэтому родителям Наташа была очень благодарна. И в Лаос, между прочим, они ее тоже отпустили без звука. «Конечно, поезжай, доченька, – сказала тогда мама. – За Катюшку не беспокойся, поднимем, научим читать, подготовим в школу».

И выполнили свое обещание в тоже довольно непростые, особенно для периферийных городов, времена. Когда Наташа через год пребывания в Лаосе получила письмо с фотографиями, она расплакалась. С глянцевых листов на нее смотрела обаятельная, совсем взрослая девочка с ее глазами и бабушкиными ямочками на щеках. Первоклассница. Ее дочь.

«Боже мой, – думала тогда Наташа, вытирая слезы. – Пока я буду здесь, дочь вырастет без меня!» Но единственным утешением для Наташи стало то, что она сознавала: отец и мама были всегда, сколько она помнила, вдвоем, вместе выполняли любую работу и отдыхали тоже вместе. «То есть, – как говорила Наташа, – они жили жизнью лебединой пары, никогда не ревнуя друг друга, никогда не ругаясь».

Но сразу после этих прекрасных, добрых мыслей в голову лезла другая – злая, навязчивая мысль. И как ее ни гнала Наташа, она возвращалась к ней снова и снова. Они всегда вместе, но я-то одна! Почему, ну почему очень часто в семьях, где есть замечательные отцы, дочери не могут создать свою полноценную семью? Не потому ли, что всех мужчин, попадающихся им на жизненной дороге, они непременно сравнивают с отцом?