Нет! Он справился с этим однажды, справится и теперь!

Михаил открыл зажмуренные глаза и едва не вскрикнул: перед ним заколебалось слабое пятно света, которого несколько мгновений назад не было, и сверху протянулась тонкая, но мускулистая рука.

— Вылезай же! — воскликнул Хельмут. — Что ты щуришься, как кот на сало? Давай!

— Ты как сумел вынырнуть раньше меня?! — спросил, чуть отдышавшись, Михаил. — Да еще фонарь зажечь, да на скобу повесить? Ты ведь позади плыл!

— Плыл позади, но колодец не такой уж узкий! — невозмутимо ответил немец, подавая товарищу кусок меха, смоченного водкой.

— Растирайся скорей, масло маслом, а кожу согреть надо. Я вынырнул, вижу, ты что-то не торопишься. Ну и вылез. Не удивляйся, я ведь предупреждал, что все делаю очень-очень быстро. Поэтому я — Хельмут Шнелль!

Высушив тело мехом, друзья сделали по большому глотку водки из прихваченной с собою фляги. Им предстояло забраться по заледенелым скобам наверх, затем, уже на ступенях лестницы, одеться и одолеть самый опасный участок пути — от охраняемой Тайничной башни до первого из погребов, где начинался полуподземный ход в направлении Чудова монастыря.

И в тот момент, когда Хельмут уже взялся за первую скобу и отцепил от нее фонарь, наверху, над колодцем, послышались вдруг шаги, мелькнул более яркий свет и кто-то заговорил по-польски.

— Туши! — чуть слышно шепнул Михаил.

Шнелль мгновенно раскрыл фонарь и, рискуя обжечь пальцы, погасил свечу. Они нарочно закоптили слюду в фонаре, чтобы свет был совсем-совсем слабым, однако кто знает — вдруг кто-то из случайно спустившихся сюда поляков все же заметил его?

Тотчас эта мысль, мелькнувшая сразу у обоих, подтвердилась: один из двоих караульных, находившихся, скорее всего, на последней снизу площадке башни, сердито воскликнул:

— Вот дьявол! Клянусь, мне не померещилось: там был отблеск света.

— А по-моему, ты перебрал здешней водки! — фыркнул второй. — Ну откуда там мог взяться свет, а? Там вода! Вода, понимаешь? В воде ничего не горит. Если только водяной плавает с фонарем. Но, думаю, в такой мороз и ему неохота плавать!

Оба, и Михаил, и Хельмут достаточно неплохо знали польскую речь, чтобы разобрать все сказанное. Они понимали, что выходить из колодца нельзя, покуда эти двое там, на площадке. Но и задерживаться было невозможно: вися на ледяных скобах, не оденешься, а остаться нагишом — значит очень быстро погибнуть.

— Пошли отсюда! — сердито торопил товарища второй караульный, тот, что говорил про водяного. — Здесь еще холоднее, чем наверху, на этом ветрище. Бр-р-р! Матка Боска, какой же дурак ставит караулы на башне, на которую снизу нипочем не влезть?! А смотреть оттуда ночью все одно — ничего не увидишь.

— Послушай, Богдан, — проговорил в это время первый, — а давай-ка, пока нас не видят, выпьем еще по глоточку из моей фляжки, а? Нам торчать там еще два часа…

— Так там и выпьем! — Богдану явно хотелось поскорее покинуть мрачное и сырое чрево башни.

— Там горят факелы, и нас запросто увидят снизу. А десятник Марысь, чтоб его черти в аду жарили на самом жарком огне, сегодня что-то зол, как сотня голодных псов! Хоть и высоко, а он отлично заметит, чем мы там занимаемся. Да и наверх влезть может, с него станется… Давай здесь, а?

— Чтоб ты пропал! Доставай. Но только по паре глотков, не то и впрямь — вдруг Марыся понесет проверять караулы?

— А тут мы будем чисты, Богдась! Мы скажем, что нам показался свет внизу, вот мы и…

— Так он этому и поверит! Если я не верю, то уж такой сундук, как Марысь…

— А лишнего глоточка у вас не найдется?

Скорее всего, оба караульных собирались заорать во всю глотку. Но застыли, разинув рты и выпучив глаза — крик замерз в горле у того и у другого.

Из черного жерла колодца с непостижимой быстротой возникло и встало перед ними голое существо, во всем подобное человеку. Но это не мог быть человек — в зимних ледяных колодцах люди не водятся, это-то оба отлично знали…

— К… кто… Ч… что? Ты от-ку-да?

— Да из воды, откуда же еще? — весело сообщило существо. — Там сейчас отлично, поверьте. И мы, водяные, как раз готовим пир и не против пригласить гостей. Прошу!

Ни тот, ни другой так и не успели сообразить, что происходит. Два могучих удара последовали один за другим, и оба поляка рухнули, будто срезанные снопы.

— Одного я, кажется, убил! — произнес Хельмут, подавая руку вылезающему из колодца товарищу — Второго придется для верности приколоть. Скорей, Михайло, кончай с ним и одевайся. Ты слышал: через два часа смена караула, значит, эти два часа у нас только и есть.

— Слышал. Но ты поступил правильно. Задержись мы еще на самое малое время, идти уже не смогли бы. Ф-ф-фу! Хорошо, что ты шел первым. Я бы так скоро не успел.

— Это тебе только так кажется. Когда нужно успеть, силы откуда только берутся! Пошли!

Они оделись в польское военное облачение и снятые с охранников тулупы, которые нарочно оставили распахнутыми — если кто посмотрит, голубые жупаны не оставят сомнений: эти двое — воины здешнего гарнизона. Михаил пошел даже на большую жертву: начисто сбрил бороду, памятуя, что военным полякам не разрешается ее носить. Окорачивать волос он, впрочем, не стал: шапка и поднятый ворот тулупа скрывали его густую шевелюру. Прихватили лазутчики и длинные шерстяные бурнусы стражников, которые те для пущего тепла и защиты от снега накидывали на верхнюю одежду.

— Наденем, когда придется идти через открытое пространство, — сказал Хельмут. — Похоже, они здесь все так ходят.

Неожиданное появление польских караульных почти ничего не изменило в плане ополченцев. Этих дежурных в любом случае необходимо было убрать, не то отважным друзьям было бы просто не выйти из Тайничной башни. Другое дело, что было бы проще напасть на них с оружием в руках, а не нагишом, но лазутчики не могли предвидеть всех возможных случайностей. Прежде они собирались затаиться на одной из площадок и дождаться смены караула, чтобы как можно больше выиграть во времени: караульные менялись раз в три часа. Теперь оставалось на час меньше, однако, по расчетам воеводы, весь путь туда и обратно не должен был занять более полутора часов.

Взятыми у караульных ключами Михаил отпер внутреннюю дверь башни. Она отворилась с натужным скрипом, и оба молодых человека, на всякий случай, подняли заряженные пистолеты. Однако двор перед башней, насколько можно разглядеть, был пуст. Освещал его, если не считать ущербной луны, укрепленный на одной из стен фонарь. Овальное желтое пятно, которое он отбрасывал, захватывало лишь часть каменной кладки, протоптанную караульными и уже припорошенную поземкой тропку вдоль стены, да угол расположенного рядом невысокого здания.

— Судя по твоему плану, это не погреб — тот дальше! — заметил Хельмут.

— Вон он! — Шейн кивком головы указал на едва различимый в рассеянной тьме контур какого-то возвышения, находившегося в сотне шагов от них.