— Ва-адим Георгич, — простонала она со слезой в голосе. — Да кабы я знала! Да я ж на вас, как на Бога, молиться готова!.. Сонюшка, и ты не серчай на меня! Чес-слово, я не специально…

Уже в машине он спросил, что она натворила. Я пересказала услышанный монолог Федюка. Мы сидели рядом на передних сиденьях. Вадим рулил с закаменевшим лицом. Я курила и причитала:

— Где ее искать? Кто бы знал, где искать мою девочку?

Выехав на прямую дорогу, он отхлебнул из горлышка виски и передал мне бутылку:

— Выпей, Софья. И держись. Минут через десять уже приедем.

Я была как во сне — отдаленно слышала, как он отрывисто произносит в трубку сотового:

— Тарасов, ты? Извини, старик, что звоню среди ночи… Тут такая ситуация…

Виски мне больше не помогал. Зато помог голос Паперного — он был тверже самого твердого металла и внушал мне уверенность, что Вадим обязательно найдет маленькую, глупую Ритку, спасет ее из лап террориста. Я запру ее дома и больше никуда и никогда не отпущу. Сама буду стеречь!

…Через час Паперный поднял на ноги всех, кого только было возможно, — частного детектива, лучшего оперативника нашего райотдела милиции и сотрудника ФСБ. Наша квартира превратилась в штаб боевых действий — звонили одновременно по трем телефонам. Растрепанная мама металась по кухне, готовя на всех кофе. Она и посоветовала обратиться к Оксане, которая вроде бы знает парня, приходившего за Ритой. Я, как назло, не могла отыскать номера телефона Петренко, но зрительно помнила расположение ее дома, и мы с Вадимом съездили за ней.

— Нет, его зовут не Тимур, — поставила нас в тупик дочкина подружка. — Его зовут Станислав Рудницкий, и Ритка давно в него влюблена — еще с весны или даже с зимы…

— Как же так? А почему я ничего не знала?

— Понимаете, он сначала вроде с ней замутил. Ну, там, любовь-морковь, все такое… А потом — как бы на попятный. Рита с ума сходила, так переживала, прямо сама не своя была… И ужасно обрадовалась, когда он сегодня за ней приехал, — мямлила Оксанка.

— Приехал? — переспросил Вадик. — На какой машине?

— У него суперский байк, японский…

Петренко рассказывала, а я отчетливо понимала, насколько я плохая, нечуткая, бездарная мать. По инерции считаю Риту ребенком, а у девочки совершенно недетские переживания. Это же надо — не заметить, что родная дочь страдает из-за несчастной любви?!

Частный сыщик Тарасов отправился в ночной клуб, где работает диджеем этот непонятный Стаc, посмевший бросить мою дочь. Силовик поехал допрашивать Мирошник и Ленчика. Милиционер, узнав, что парочка укатила на мотоцикле, связался с ГИБДД, а Паперный позвонил своему приятелю из руководства службы СПАС-001.

— Ох-ох, лишь бы моя внученька была жива-здорова, — твердила мама, уливаясь слезами.

Я ей даже завидовала — слезы помогают сбросить напряжение. А мои нервы настолько натянулись, что ни плакать, ни сидеть, ни высказывать вслух тревогу была не способна. Кусала пересохшие губы, непрерывно мотылялась по комнате и курила. Время шло. Ритка не находилась. Телефон молчал. И от неизвестности я уже готова была лезть на стену. Тряслась, как в ознобе, и твердила:

— Гадский Стаc! Задушила бы!..

— Софья Николаевна, вы не думайте, Стаc ничего плохого Ритке не сделает, — утешала Оксанка. — Он вообще парень нормальный, только малость развратный. Те, кто шоу-бизнесом занимаются, другими и не бывают… Он еще лучший из них!

Утешила, называется… Моя мама, наоборот, неожиданно вступилась за человека сомнительной профессии:

— Никакой он не развратный, он обещал на Риточке жениться!

— Как это — жениться?

— Очень просто. Так и сказал: я — жених, свататься пришел!

— Готовься, Сонечка, скоро тещей станешь. Самой молодой и красивой тещей Новосибирска! — Вадик ободряюще похлопал меня по спине и выглянул с балкона во двор, по которому прохаживался оперативник.

Оксана взяла со стола бутылку виски, рассмотрела этикетку и спросила:

— Теть Рай, вы когда-нибудь пили виски? Давайте накатим за то, чтобы Ритка нашлась?.. Знаете, какое виски жутко дорогое?

— Он, — машинально поправила я. — Виски — мужского рода.

— Ну давайте за мужской род! Как думаешь, Сонюшка, мне после нитроглицерина от виски худо не сделается?

— Куда уж хуже, мам? — отмахнулась я и закашлялась, поперхнувшись сигаретным дымом.

С балкона донеслась трель мобильника. Было слышно, как Вадим отрывисто рявкнул:

— Да! Где? Куда? Еду!

Когда он ворвался в комнату, я поразилась выражению его лица. Собственно, и спрашивать не требовалось: понятно, что произошло нечто кошмарное…

— Соня. — Он опустил глаза. — Сонечка… Крепись, моя хорошая! Твоя дочь и ее жених попали в автокатастрофу… Мотоцикл сбила машина.

— Они живы? — заорала Оксана так, что стекла в окнах зазвенели.

— Рита без сознания, в коме… По предварительному диагнозу, у нее перелом шейного отдела позвоночника, ушиб головного мозга, ну и другие незначительные повреждения. Сейчас ее транспортируют в горбольницу…

Он не успел закончить, как я была уже на лестничной клетке. Оксана кричала нам вслед в распахнутую дверь:

— Ритка выживет?.. А Стаc живой?.. Возьмите меня! Можно я с вами?

— И я, — метнулась за нами вдогонку мама.

— Нет, мам, ты останься! — попросила я, чувствуя, что лицо перекашивается судорогой: рот поплыл куда-то на сторону и веко задергалось. Пришлось ущипнуть себя за щеку.

В машину Паперного сел и милиционер. Вадим гнал, сжав губы, неотрывно глядя на дорогу. До самой площади Калинина никто не проронил ни слова — тревожное, напряженное молчание закупорило, разделило нас, как пенопластовый каркас.

Подъезжая к площади, мы увидели, как со стороны улицы Дуси Ковальчук на ее кольцо вырвались две кареты «Скорой помощи», гибэдэдэшный и милицейский уазики с мигалками. Они мчались под вой сирен, вынимавший душу. Вадим прибавил скорости и пристроил автомобиль в хвост колонны, вслед за которой мы въехали в больничный двор.

На ходу распахнув дверцу автомобиля, я еле дождалась, когда она притормозит, — выскочила и помчалась к «скорой помощи». Как чувствовала, что доченька в первом микроавтобусе — ее вынесли из него на носилках, трансформирующихся в каталку, укрытую до подбородка простыней. Рядом шла медсестра, держа на весу флакон капельницы, — прозрачная трубка от нее тянулась до области ключицы. Врач отстранил меня:

— Не мешайте, не задерживайте, нам дорога каждая секунда! Больную уже ждут в операционной.

— Но я — мать! Я хочу знать, как она!

— Состояние тяжелое, практически критическое. Ждите.

Все равно я бежала за носилками до приемного покоя, где Риточку погрузили в лифт. Успела приподнять простынку и заглянуть под нее, проверить, нет ли открытых переломов. Моя дочь была почему-то полностью раздета, тело ее посинело, а лицо хранило неподвижность маски. Ввалившиеся глазницы, заострившийся нос, фиолетовые губы. Ни признака жизни!