совсем мелким, еще в детский сад ходил. Шкатулку маме привезли из Германии. Мелкому мне она ужасно нравилась, и я постоянно клянчил, чтобы с ней поиграть. Сбоку у шкатулки была тоненькая проволочная ручка, если ее покрутить, то раздавалась музыка, и балеринка начинала крутиться.

Играть со шкатулкой мама мне, разумеется, не разрешала.

А когда я пошел в школу, этой шкатулки я уже не помню. Может быть, я же и сломал. Пробрался тайком к маминому зеркалу и накрутил ручку вдоволь. Или балеринку отломал, фиг знает.

А в этой комнате стояла такая же шкатулка, только очень большая. Настолько, что вращающаяся балеринка была вполне человеческого роста. И когда она повернулась ко мне лицом, я понял, что это Аня.

Ну, допустим… Я не силен в толковании сновидений, но это явно подсознание пытается мне что-то сказать. А значит в других комнатах тоже что-то такое спрятано.

Окей, что тогда за дверью напротив?

Сначала прислушался. Тишина. Толкнул дверь.

Комната была черной — черные стены, потолок, пол. На каждой из трех стен по портрету. По центру — в вычурной золоченой раме — Лизавета. В королевском платье, высокой прическе, украшенной цветами, с пальцами, унизанными перстнями. Прямо императрица и самодержица. Я усмехнулся. Образ настолько ей не подходил, что выглядел карикатурно.

Другой портрет был скорее похож на глянцевый постер. На нем была Анна. Голая, снятая со спины. Она обольстительно изогнулась и смотрела на меня из-под ресниц. От взгляда сердце забилось быстрее, так что я перевел взгляд на третью стену. Там была Даша. В наряде невесты — белое платье, фата. Простая рама, траурная лента.

Я двинулся дальше по коридору.

На очереди следующая дверь. На которой кисть неведомого маляра нарисовала некое подобие насекомого. Видовую принадлежность я бы определять не взялся, но понятно было, что не машина и не верблюд.

И кажется я знал, кого увижу.

Но ошибся.

Там был вовсе не Феликс Борисович, а председатель профкома. Он сидел на высокой стопке бумаги, а над головой у него мерцала бледным светом паутина. Как нимб, только паутина.

Дверь напротив осталась запертой. Рисунок на ней тоже было не разобрать — просто пятно красной краски.

Следующая пара дверей. Квадрат и опять круг. Или, скорее, овал.

За одной моя бабушка и Лизка Покровская. В одинаковых летних платьях в цветочек. Сидят на парковой скамейке. Она смотрит в одну сторону, другая — в другую. Будто вырезанные из разных фотографий и наклеенные на летний Центральный парк, фото скамейки возле эстрады. Тоже в каком-то смысле памятное место. Когда в детстве с родителями в парк ходил, это было оговоренное место встречи на тот случай, если я вдруг потеряюсь.

Потом был Феликс с очень быстро меняющимся лицом. Как будто кто-то быстро-быстро подставлял картинки в вырезанный овал. Такая штука для фотографий в парке. Суешь в дырку свое лицо, и вот ты уже не просто Вася Пупкин, а героический полярник. Или, там, моряк. Только тут лицо было одно и то же — Феликса. Просто выражения на нем менялись.

Я шел по коридору. Заглядывал в двери. Рассматривал содержимое комнат. Там были лица, лица… Комсорг Галя с загипсованной рукой на фоне кирпичной стены. Огромная статуя Прохора. Как Ленин, только Прохор. Фигура его возвышалась на фоне высотки на Котельнической набережной.

Кажется, в этом сне я увидел вообще всех. И для каждого было припасено некое символическое воплощение. Правда, понять, что все это значит, у меня как-то не вышло. Я все шел и шел, а двери все не прекращались и не прекращались. Некоторые были заперты, за некоторыми были какие-то очень смутно знакомые лица. Вроде видел, но кто это?

Даже начал уставать…

Может, я уже умер обратно? И теперь буду вот так блуждать по чертогам своего разума, а он мне будет показывать мультики про всех людей, которых я когда-либо видел?

Этой мыслью меня прямо-таки обожгло. Я как раз тянулся к очередной двери, чтобы ее толкнуть. Но замер. И оглянулся назад, туда, откуда я пришел. Ничего не поменялось — коридор, двери. Никакой наползающей мистической тьмы или тумана, пожирающего реальность.

Вернулся взглядом к той двери, напротив которой стоял. На ней был нарисован перстень. Донести руку до ручки я не успел. Окружающую тишину вдруг нарушил оглушительный душеразлираюий звук. Мне захотелось заткнуть уши и зажмуриться, потому что показалось, что голова вот-вот лопнет.

Я открыл рот, чтобы что-то сказать…

Темный коридор с мерцающей лампочкой исчез. Оглушительный нечеловеческий звук превратился в просто громкий. Мистическая темнота коридора сменилась на наполовину освещенную настольной лампой комнату.

Будильник! Чертов будильник!

Я приподнялся на локте, поднял с пола это громогласное чудовище и с третьей попытки заставил его заткнуться. Снова откинулся на подушку. Что-то острое уперлось мне в затылок. Ах да, я же на книжке уснул.

Я вытащил из-под головы серый томик «Библиотеки приключений» и посмотрел на обложку. Артур Конан Дойль. Красным по белому.

Да, точно. Я еще успел перед сном подумать разочарованно, что оказывается это не какая-то новая книжка про Шерлока Холмса, которая раньше мне не попадалась, а вовсе даже «Этюд в багровых тонах». Который я, разумеется, раньше уже читал.

«Видел один советский пригородный санаторий — видел их все», — подумал я, выбираясь из автобуса перед металлическими решетчатыми воротами, над аркой которых толстенькими зелеными буквами было написано «Киневские плесы». Вообще-то мне случалось уже здесь бывать. Дважды. Один раз в двухтысячном, когда все эти кирпичные корпуса стояли заброшенными, с выбитыми стеклами. И вместо монументальной статуи девушки перед самыми воротами возвышалось уродливое непонятно что из щербатого бетона с торчащими из неожиданных мест ржавыми арматуринами.

А второй раз это было уже где-то в пятнадцатом. Когда разруху ликвидировали, дом отдыха отремонтировали и даже постарались ему придать какой-никакой европейский шик. На крышах зазеленилась современная гибкая черепица, а территорию украсили замысловатые беседки для гриля, фигуры русалок, рыб и почему-то садовых гномов. Но изжить полностью советское наследие все равно не удалось — мрачноватые утилитарные корпуса, как их ни маскируй, все равно выглядели как нечто среднее между школой, загородным НИИ и бараком для рабочих, которые плохо себя вели.

Вроде бы, где-то на черноморском побережье были прекрасные и удивительные дворцы-здравницы, вот только попасть в них простым смертным было не так-то просто. Так что приходилось довольствоваться тем, что есть.

Впрочем, общая унылость загородной архитектуры с лихвой искупалась по-настоящему чистым воздухом, высоченными мачтовыми соснами и роскошным пейзажем, открывающимся с высокого берега Киневы. Летом здесь гораздо красивее,