«Сбрендил, совсем сбрендил», – подумал я, слушая это. Но когда я увидел, с каким усердием он скребет свои грязные руки щеткой, будто и в самом деле хочет отмыть их, я изумился. Барт стал непохож на Барта. Он снова играет какую-то роль. Ко всему прочему он почистил зубы и улегся в постель. Я побежал сообщить родителям, которых нашел в гостиной. Они танцевали под медленную музыку.

Как и всегда, когда я видел их вместе, на меня находило какое-то мягкое романтическое колдовство. Она так нежно смотрела на него; он так трепетно касался ее. Я кашлянул, чтобы они не совершили чего-нибудь лишнего для посторонних глаз. Не отнимая друг от друга рук, они вопросительно посмотрели на меня.

– Да, Джори, – проговорила мама; ее голубые глаза были подернуты любовной дремой.

– Я хотел рассказать вам о Барте, – сказал я. – Я думаю, вам это будет интересно.

Папа оживился. Мама все еще была где-то далеко-далеко. Она уселась на софу рядом с папой.

– Мы долго ждали, что ты раскроешь секрет Барта.

Но начать рассказывать мне оказалось нелегко.

– Видите ли, – начал я, – у Барта бывают сновидения, кошмары, тогда он кричит… но это вы знаете. Он вечно кого-то представляет… и это нормально для мальчишки: например, игра в охоту или что там еще, но иногда я вижу, что он обнюхивает землю, как собака, или откапывает отвратительную грязную кость и потом носит ее в зубах, – вот это уж слишком.

Я сделал паузу, ожидая их реакции. Мама повернула голову и к чему-то прислушивалась, будто к шелесту ветра. Папа подался вперед и заинтересованно слушал.

– Говори, говори, Джори, – подбодрил меня папа. – Мы тоже не слепые. Мы видим, как Барт изменился.

Страшась продолжать, я понизил голос:

– Я несколько раз собирался рассказать вам, но боялся, что вас это встревожит.

– Пожалуйста, не утаивай ничего, – попросил папа.

Я посмотрел папе в глаза, но на маму смотреть не стал, опасаясь встретить ее испуганный взгляд.

– Женщина, живущая в соседнем доме, дарит Барту дорогие подарки. Это она подарила ему щенка сенбернара по имени Эппл, а также железную дорогу с двумя миниатюрными поездами. А самую большую комнату в доме она превратила в игровую – специально для Барта. Она бы и меня задарила подарками, но Барт не позволяет ей.

Они в немом изумлении посмотрели друг на друга. Потом папа сказал:

– Что еще?

Я сглотнул слюну и услышал свой незнакомый, осипший голос. Это была самая мучительная часть моего рассказа:

– Вчера я оказался возле стены… там, где дерево с дуплом, вы знаете… Я подстригал кусты, как ты показал мне, папа… и вдруг почуял какой-то отвратительный запах… мне показалось, он идет из дупла. Я проверил, что там… и нашел… нашел… – Мне понадобилось глотнуть воздуху, прежде чем я смог выговорить: – Я нашел Клевера. Он был мертв и разложился. Я вырыл для него могилу. – Я поспешно отвернулся, чтобы вытереть слезы, и договорил остальное: – Его шея была обмотана проводом. Кто-то специально убил его!

Они сидели молча, оба напуганные и шокированные. Мама смахнула слезы: она тоже любила Клевера. Руки ее дрожали. Ни она, ни папа не спросили: кто же убил Клевера? Из этого я сделал вывод, что они думают так же, как и я.

Перед сном папа пришел в мою комнату и около часа расспрашивал меня: что обычно делает Барт? Куда он ходит? Кто такая эта женщина по соседству? Кто ее дворецкий? У меня чуть отлегло от сердца. Теперь они начнут думать, что предпринять. А я в эту ночь последний раз оплакивал Клевера. Ведь мне скоро пятнадцать, я уже почти мужчина, а слезы не для мужчин. По крайней мере, не для «мальчиков» под метр восемьдесят.

* * *

– Оставь меня в покое! – взвился Барт, когда я попросил его не ходить больше в соседний дом. – И не рассказывай про меня, а то смотри, пожалеешь.

Каждый день приближал нас к сентябрю и к школе. Я наблюдал, как Барт становится все более озлобленным. Родители наши, по моему мнению, слишком мягки к нему.

– Послушай меня, Барт, перестань представляться стариком по имени Малькольм Нил Фоксворт, кем бы он там ни был!

Но Барт уже не мог остановиться: все так же хромал, все так же хватался за «больное» сердце.

– Никто не жаждет твоего богатства, никто не ждет, что ты умрешь, чтобы его унаследовать. Бедный безумный братец, нет у тебя никакого наследства!

– У меня двадцать миллиардов десять миллионов пятьдесят пять тысяч шестьсот долларов и сорок два цента! – сказал он, загибая пальцы. – И еще я не помню, сколько у меня запрятано в сундуках, так что я могу утроить эту цифру! Если человек может сразу вспомнить, сколько у него денег, то он еще не богат.

Я даже не подозревал, что он способен назвать такое число.

Когда я произносил что-нибудь саркастическое, Барт сгибался пополам, как от боли, и валился на пол. Он хватал ртом воздух:

– Быстрее!.. Пошлите за врачом… Принесите мои таблетки… Я умираю… Моя левая рука…

Однажды я этого не выдержал и вышел на улицу. Я сел на скамью и достал книгу, чтобы почитать и успокоиться. Барт достал меня. Если ему так необходимо актерствовать, то почему он выбрал именно эту роль – хромого старого придурка с больным сердцем?

Барт вышел следом за мной.

– Джори, тебе все равно, если я умру?

– Абсолютно.

– Ты никогда не любил меня!

– Ты мне нравился больше, когда разговаривал, как мальчишка своего возраста.

– А ты поверишь, если я скажу, что Малькольм Нил Фоксворт – это отец той старой дамы по соседству и что она моя бабушка, моя родная бабушка?

– Это она тебе сказала?

– Нет. Это мне сказал Джон Эймос. Он рассказал и кое-что еще. Джон Эймос много мне рассказывает. Он рассказал, что папа и дядя Пол вовсе не родные братья, это мама все выдумала, чтобы скрыть свой грех. Он говорит, что мой настоящий отец – Бартоломью Уинслоу и он сгорел в огне. Наша мама соблазнила его.

Соблазнила? Я внимательно посмотрел на него.

– А ты знаешь, что значит это слово?

– Не-а. Но это плохо, по-настоящему плохо!

– Ты любишь нашу маму?

Он забеспокоился. Глаза его еще больше потемнели. Он сел на землю. Не знает, что ответить. По-моему, на этот вопрос, если любишь, надо отвечать не задумываясь.

– Барт, сделай одолжение мне и облегчи жизнь себе. Пойди прямо сейчас и расскажи маме с папой обо всем, что тебя беспокоит. Они все поймут. Я знаю, ты думаешь, что мама любит меня больше, чем тебя, но это не так. У нее в сердце хватит места для десяти детей.

– Десяти?! – вдруг закричал он. – Ты намекаешь, что мама возьмет еще детей?

Он вскочил и неловко побежал, подпрыгивая, как старый хромой человек, будто взятая на себя роль и в самом деле лишила его всей природной ловкости. Слишком долгое пребывание в больнице пошло ему явно не на пользу.