Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Просто люблю искусство, — слегка покривила я душой.
В машине мы опять поцеловались. Это было так восхитительно, что я забыла про мокрое платье, наезды медведя, Гринины козни и завистливую Галку. И про Александра Анисимова вспомнила лишь в тот момент, когда Андрей уточнил:
— Едем к тебе?
— А может быть, лучше к тебе?.. Ведь у меня мы уже были. Теперь мне не терпится увидеть обстановку, в которой ты живешь…
— Понимаешь, Юлия, я живу не один, — смутился Ткач, и мое сердце забилось от подозрения: он женат!.. К счастью, я погорячилась, пытаясь, как всегда, забежать вперед паровоза. Андрей объяснил: — Я живу с мамой, перевез ее к себе из Черновицкой области. Конечно, я вас познакомлю, но сейчас не самое подходящее время. Несколько поздновато, боюсь, мама отдыхает…
— У — у — у… — Я совсем приуныла, растерялась, и от этого закричала как ненормальная: — Нет, я очень, очень хочу познакомиться с твоей мамой именно сейчас! Безотлагательно! Сию секунду!
Мне было некуда деваться, ему — тоже. Нельзя сказать, что у Андрея совсем испортилось настроение, но лирико — эротический настрой испарился. Более он ко мне не прикасался — не обнимал и уж тем более не целовал.
Ничего более нелепого и натянутого, чем чаепитие с мамой Ткача, в моей жизни не происходило. Я не знала, о чем говорить, отвечала невпопад на элементарные вопросы, постоянно что — нибудь роняла: ложку, печенье, крышку от заварочного чайника. В довершение всего я опрокинула на свое непросохшее платье розетку с вишневым вареньем.
— Позвольте, милочка, я застираю подол, а вы в моем халатике посидите, — предложила благонравная старушка.
— Нет — нет, оставьте, это невозможно! — гневно замахала я на нее руками, будто мать Ткача попросила меня о чем — то неприличном, например голой сплясать на столе. Потом у меня началась истерика, и я заверещала голосом бездарной артистки, дублирующей мексиканский сериал. — Я больше не хочу чая! Я тороплюсь домой! Андрей, отвези меня!
Наверное, степенная и интеллигентная мать Ткача решила, что я — припадочная, а потому не пара ее прекрасному сыну. О чем думал Ткач, осталось тайной: вез он меня молча — за всю дорогу не проронил ни звука. Только остановив автомобиль у моего подъезда, оскорбленно заключил:
— Я чувствую, Юлия, тебе не понравилась моя мама…
— Что ты?! Из чего ты сделал подобное заключение?! — бросилась я спасать ситуацию. — Очень понравилась, очень! Гораздо больше, чем выставка! — опять сморозила я глупость.
— Спокойной ночи, — холодно бросил мой несбывшийся роман и уехал. Даже до двери не проводил.
Как это опрометчиво: не поддаваться соблазну! Ведь он может и не повториться, меланхолично думала я, глядя вслед удаляющимся огням. Потом в груди закипел гнев — во всех моих бедах был виноват Сашка! И, поднимаясь по лестнице в квартиру, я разъярилась настолько, что готова была сбросить с нее папарацци!.. Первый раз в жизни мне повезло — я встретила умного, порядочного, благородного мужчину, своего спасителя! И вот… из — за этого ходячего недоразумения!.. Из — за этого фотоаппарата без объектива!.. Я залилась слезами, из — за которых даже не видела ступенек, а поэтому на каждой из них спотыкалась и почти что падала.
— Здравствуй, Юлечка, — выглянула из — за двери баба Глаша. — Что — то шибко поздно гуляешь! К тебе тут какой — то мужик приходил, — сообщила она.
— Да и пес с ним, — нелюбезно буркнула я, доставая ключ из кармана шубы.
Но дверь открывать не потребовалось: она сама с тихим скрипом распахнулась, как только я притронулась ключом к замочной скважине. За дверью звенели тишина и мрак. Из квартиры едва ощутимо тянуло неприятным, сладковатым запахом. Почему — то щипало глаза, а может быть, они просто воспалились от слез.
— Саша-а! — позвала я и сняла очки, вытирая ребром ладони веки и щеки.
Никто не ответил, и от этой молчаливой пустоты повеяло жутью. Я нашарила выключатель и торопливо нажала… Саша лежал поперек коридора в огромном багровом озере. Он по — прежнему был в одних трусах, но теперь они пропитались кровью. Будто купальщик с того света…
На секунду я остолбенела, уставилась в изменившееся, застывшее лицо папарацци. Потом заорала диким голосом и бросилась назад, вниз по лестнице, теряя на бегу туфли. Я оглохла от собственного воя. Всеми фибрами души я надеялась, что Андрей еще не уехал: хотелось запрыгнуть в его машину и умчаться подальше от кошмара. Но двор был пуст и, поскользнувшись, я растянулась на асфальте. Рухнула, как Александр Анисимов…
«Скорую помощь» и милицию вызвала баба Глаша, она же, еще до приезда врачей, определила:
— Парень — то жив, дышит, только тяжело ему, сердешному!
«Сашенька, зачем я только звала тебя к себе, зачем гнала и проклинала? Накликала беду!» — шептала я, терзаясь и изнывая от страшной непоправимости случившегося. Не надо было ездить на выставку. Не стоило нагло врать Ткачу. Пусть бы он увидел папарацци в моей постели, пусть бы оскорбился и покинул меня навсегда, зато парень остался бы здоровым и невредимым!.. Но что толку от моего запоздалого раскаяния, от ливня напрасных слез?!
Когда прибыли оперативники, я была практически невменяемой: едва сумела назвать свое имя и отыскать паспорт.
— Отойдите! Перестаньте топтаться на месте преступления! — прогнал меня из моего собственного коридора эксперт и нагнулся над Сашей.
Фотограф из следственной группы защелкал затвором, замигала вспышка. В этом было нечто противоестественное: один фотограф снимал другого фотографа, а у того больше не было камеры, и жизнь его висела на тоненькой ниточке… Эксперт поделился соображениями с напарником:
— Похоже, пострадавшего пырнули прямо возле двери, и он не сопротивлялся, следов борьбы нет. Но почему так много ножевых ранений? Маньяк действовал, что ли?
— Убийство с особой жестокостью, — равнодушно подтвердил второй мент.
— Это не убийство, это покушение, Саша жив, он выживет, — горячо заговорила я.
— Кем вам приходится пострадавший? Мужем? — спросил мент.
— Нет… Просто друг.
— Понятно, сожитель, — заключил оперативник и с хмурым недоумением стал рассматривать мою экзотическую экипировку. Я стояла в шубе, но босиком и в совершенно изорвавшихся колготках, хотя баба Глаша подобрала мои туфли в подъезде и просила их надеть.
— Не сожитель, а друг! — настаивала я на своем.
— Пройдите в кухню и сядьте, — сухо приказал мент.
— Юлечки не было дома, а в дверь к ней постучался мужик, — включилась в разговор соседка. — Я ему говорю: чего надо? Не открывают, значится, никого нет. Ступай, откуда пришел! — принялась давать показания баба Глаша. — Он, кажись, ушел, а когда Юля вернулась, дверь оказалась нараспашку.
— Как он выглядел? — заинтересовался оперативник.