Египтяне Мухаммед и Ахмед, объясняя всё неприкосновенностью кошачьих у себя на Родине, под одобрительные возгласы Маланьи и ешё пары примкнувших оппортунистов «Вот видите!», наотрез отказались вмешиваться в кошачьи дела.

В итоге, несмотря на раскол, было решено принять разрешение на отлов и вывоз котов, за исключением верзилы Буги, на их историческую родину, в республику Мавритания, где, по мнению большинства, их ждала светлая и сытая кошачья жизнь и воссоединение со скучающими по ним сородичами. Туманные рассуждения нигерийца Сулеймана о том, что коты ночью плохо спят, а зачастую бестолку слоняются по окрестностям и, дескать, в это время их можно хватать голыми руками, было радостно воспринято и тут же одобрено мудрым руководством: мол, вот и ясно, когда устанавливать основное время отлова.

Начало операции по принуждению котов к миру, под кодовым названием «Joint Endeavor»[100], которое, как и многие другие названия операций, как-то само по себе пришло в голову американскому руководству, а командир лагеря Аква-Нит в данном случае являлся его ярким представителем, было назначено на предстоящую ночь, сразу по окончании праздничного концерта.

Как только очередное «экстренное» собрание стало близиться к завершению, за дверью комнаты оперативного дежурного началось что-то неописуемое.

Откуда ни возьмись налетел сильный ветер, неистово ударяя горстями песка по пластиковым тентам домиков вагонного типа, щедро осыпая стосковавшиеся по «хорошему песку» Ниссаны всё новыми и новыми весомыми порциями даров Сахары.

Вслед за песчаным ветром появились и долгожданные гости.

– Вот и они пожаловали! – закричал Маланья, заслышав сквозь песчаную вьюгу чутким ухом жителя пустыни шум двигателей бедуинских Дефендеров.

– А много гостей-то? – спросил удивлённо француз Жан-Филипп, с трудом открывая дверь комнаты оперативного дежурного и каким-то чудесным образом успевая поймать за ножку пролетающий мимо по ветру пластиковый столик.

Концерт «по случаю»

– Много – не мало! А вот и предмет реквизита, о котором я столько думал! – хладнокровно, но в тоже время с энтузиазмом произнес Маланья, выхватывая столик у француза. – На нем будут разложены поделки старины, – произнес он, величаво отгоняя Мухаммеда и Сулеймана и водружая столик на освободившееся место.

Неожиданно Маланья с проворством заправского факира-чародея стал доставать из карманов обветшалых камуфлированных штанов то какой-то камень, очень напоминавший стоптанный армейский сапог, то деревянный корешок, очень похожий на милицейский свисток, а также великое множество других подобных предметов, каким-то чудом поместившихся в карманах его неказистых штанов.

– Не хватайте руками! Это поздний неолит! Предки мои делали! – громко приговаривал Маланья, раскладывая предметы на пластиковом столике, который он расположил по соседству с транспарантами и стендами, повествующими о жизни, незатейливом быте и культурных особенностях народа Сахары. – Берите пособия и предметы наглядной агитации! И скорей к гостям! Пора начинать концерт! – прокричал Маланья, закончив работу над экспонатами.

– Я не могу на концерт! У меня всё ешё недомогание после благотворительного завтрака! – взмолился пожилой поляк Сигизмунд.

– Ничего, Сигизмунд! Не печалься! Всё когда-то бывает впервые! И благотворительный завтрак, и легкое недомогание! – парировал Маланья мольбы престарелого поляка, не оставляя шансов на спасение.

Но его прервали, обеспечив спасение страждущему:

– Ладно, Сигизмунд! Выздоравливай! А всех остальных прошу проследовать к месту проведения торжества! – празднично произнес командир лагеря Карл, в очередной раз пытаясь превозмочь стихию и открыть дверь.

Пробираясь в поисках артистов сквозь разбушевавшуюся песчаную метель, обитатели лагеря вдруг услышали характерные чавкающие звуки. Кто-то где-то явно что-то ел. Звуки доносились со стороны столовой. Все бросились туда, и перед взором обитателей лагеря, так же не без труда проникших в столовую, предстала совершенно милейшая картина.

Наспех скинув в одну кучу инструменты и прочие приспособления музыкального творчества, включая боевые там-тамы, бубны и волынки на верблюжьем меху, за столом разместились музыканты и небольшой хор свободолюбивых женщин Сахары. Разодетые в пестрые национальные наряды, они с большим рвением поглощали плавленые сырки «La vache souriant» и молоко, запивая всё это огромным количеством кока-колы.

Между столами заботливо сновал полисарийский повар Мухаммед (very good), приговаривая: «[101]», подливал всем кока-колу и угощая армейскими галетами.

– Плавленый сырок плюс молоко плюс кока-кола! Вот это бомба! – подметил нехитрый состав Аристарх. – Да, он виртуоз, этот невзрачный Мухаммед (very good)! Любой продукт превращается в зловещий реактив в его старческих, заботливых и немытых руках! – посетила Аристарха мысль, словно луч озарения, который приходит лишь тем, кто в тщетных поисках наконец-то отыскивает след истины в беспорядочном нагромождении событий. – Воистину виртуоз! Ради чистоты эксперимента не жалеет ни своих, ни чужих! Интересно, а сам-то он пробовал эту смесь? – размышлял Аристарх, наблюдая картину «кормления артистов», на которой полисарийский повар Мухаммед (very good) почему-то очень напомнил ему профессора Мориарти, персонажа рассказов Артура Конан Дойля о Шерлоке Холмсе.

–[102]! – прервал вдруг Маланья размышления Аристарха. – Хватайте инструменты и реквизит! И скорей начинаем! Стосковался я по удалой бедуинской песне! – вскричал восторженно Маланья, обращаясь ко всем собравшимся.

* * *

Соорудив подобие сцены из заранее привезенных деревянных помостов и расставив под чутким руководством Маланьи предметы реквизита, Аристарх в тревожном ожидании весьма предусмотрительно разместился ближе к выходу.

По окончании торжественной речи товарища Маланьи и благодарных слов командования концерт, под одобрительные аплодисменты собравшихся, был объявлен открытым.