Альберт усмехнулся.

– Думаю, наши грабители рассуждали так. Стрельба? Люди лежат на полу, но если при ограблении погибнет хоть один человек, это здорово утяжелит срок налетчиков, если их поймают. Выстрелы привлекут внимание прохожих, кто-то позвонит в милицию. Надо иначе работать. Искать контакты с инкассаторами, сотрудниками банков или устраивать спектакль. И вот к одной кассе подходит благообразная старушка, или беременная женщина, или старичок с палкой. Разве их заподозрят в попытке грабежа? Безобидный с виду человек подает кассиру сберкнижку, тот открывает ее, видит записку, ну, например, такую: «Владимир, выдайте мне десять тысяч рублей. Тихо. Не нажимайте ногой кнопку. Если не послушаетесь, то не найдете дома свою жену Таню и дочь Катю. И собаку Плюшку жалко, ей просто шею свернут». В подавляющем большинстве случаев сотрудники банка ретиво исполняли приказ. Между прочим, делать это им велела служебная инструкция. Шаркая ногами, «клиент» медленно уходил. И только тогда кассир кидался к начальству. Конечно, банки старались обезопасить себя, придумывали кодовые слова. Если работник во всеуслышание спрашивал:

– В каких купюрах вклад желаете получить? – то мигом оживлялся охранник.

Слово «желаете» являлось знаком для секьюрити в зале, так как в случае нормальной работы сотруднику предписывалось спрашивать:

– В каких купюрах хотите деньги получить?

Но как только появились видеокамеры, трюк с запиской перестали применять. Чаще всего теперь обокрасть банк помогали девушки-сотрудницы, которых угораздило влюбиться не в того парня, и инкассаторы. На последних якобы нападали в укромном месте, для правдоподобия и шофера, и охранников избивали. В начале пятидесятых в Москве провели эксперимент. Кое-кого из инкассаторов снабдили емкостями с газом, которые были сделаны в виде пачек купюр. При возникновении опасности сотруднику следовало уронить «куклу», наступить на нее, накинуть на голову капюшон куртки, который закрывал полностью лицо и на самом деле являлся разновидностью противогаза. Защита работала минуту, но этого времени хватало, чтобы отбежать подальше. Преступники не успевали сориентироваться, газ срабатывал мгновенно, нападающие падали на землю спелыми грушами. Какое-то время изобретатели устройства ликовали: найдено действенное средство от бандитов. Но потом стало ясно: «газовуха» имеет много минусов. Ее стали использовать и грабители, не каждый инкассатор успевал быстро натянуть защитный капюшон. Но, главное, если распылить газ в закрытом помещении, шансов выжить у тех, кто им дышит, не было. Большое количество жертв среди инкассаторов, в кабины машин которых бросали контейнер с газом, вынудило банки отказаться от этого средства. Налетчики же продолжали им пользоваться, но, в конце концов, поняв, что сами могут погибнуть, тоже от него отказались.

Альберт посмотрел на меня.

– И вот я нахожу пустой контейнер из-под газа в подземелье. Возникла версия происходящего. Коллекцию американца на самом деле украли. Он не имитировал ее пропажу, чтобы получить баснословную страховку. Скорей всего, грабители вступили в сговор с теми, кому велели доставить камни в аэропорт. Воры знали про подземелье, затащили туда контейнеры, но кто-то из них решил стать единоличным владельцем сокровищ. И сей ферт раздавил «газовуху». Судя по тому, что все камни остались в подвале, где их спустя много лет нашли дети, никто тогда не выжил. Погиб и тот, кто активировал бомбочку. В подвале нет притока свежего воздуха. Думаю, что дети не врали. Они на самом деле видели скелеты. А камень, который мне принес Валерий Цапкин, подтверждает эту историю. Ну и, конечно, возникает много вопросов, на которые у меня нет ответов.

– Значит, картина, которую Алексей Петров оставил сыну Федору, подсказывала, где хранятся сокровища, – подпрыгнул на стуле Рамкин.

Костин потер глаза.

– Возникает много вопросов.

Я улыбнулась.

– Те же слова произнес и Берти. Потом он продолжил: «Если все погибли, то откуда дядя Миша мог узнать про место, где спрятали камни?»

– Возможно, кто-то выжил, – предположил Володя.

Я чихнула и начала рыться в сумке в поисках носового платка.

– Ты повторил мои слова. Именно так я и сказала Альберту. Но он настаивал на том, что «газовуха» срабатывала мгновенно. Она на редкость токсична, отравленному необходима медицинская помощь. Если все случилось на открытой местности, был шанс выжить. Но подвал-то как закрытая банка.

– Что сделал Альберт с бриллиантом, который он получил от Цапкина? – спросил Захар.

Я вытащила из упаковки салфетку.

– Продал его. Взял свой процент, выполнил все просьбы Валерия.

– Хорош гусь, – поморщился Костин, – знаю таких, они всегда говорят: «Ничего личного. Это просто бизнес».

Мне понравились и Берти, и Лукреция, поэтому я промолчала.

– Теперь мне ясно, почему родители Шныркина, купив огромный участок у пожилой дамы, построили дом в Муркине, – продолжал Володя. – Роман унес три красных камня. Небось его родители знали им цену, поняли, откуда драгоценности, и поселились поближе к лагерю «Ежик с фонариком», в селе, где жил их предок. Наверное, они решили найти клад и забрать его себе.

Я выбросила платок.

– Каким образом взрослые Шныркины докопались до истины?

– Им сын рассказал, – выдвинул свою версию Вова.

– Так он сошел с ума, – возразила я, – просидел ночь в подземелье, надышался там газа.

– За долгие годы газ выветрился, – подал голос Рамкин, – скорей всего, ребенку от страха крышу снесло. Один в темноте, в компании со скелетами. Тут и у взрослого мужика шифер уедет. Семья Шныркина погибла при пожаре, их дом в Муркине сгорел.

– Так, – протянул Володя.

Захар махнул рукой.

– Загорелось ночью. Старшие погибли, Рома остался жив, потому что спал в летней кухне. После посещения подземелья у него было ужасное психическое состояние. Но он жил дома, ходил в школу. А после пожара ему стало хуже. Сначала он оказался в обычной психушке. Потом главврач открыл собственный медцентр для психиатрических больных и забрал Шныркина к себе.

– Добрый человек, – подхватила я, – я видела палату Романа. Уютная, с нормальной мебелью. Прямо как обычная комната. Доктор сказал, что московскую квартиру Романа сдает фонд, денег, правда, не хватает на оплату услуг, но поскольку Шныркин старожил…

– Лампа, – остановил меня Костин, – во время встречи с эскулапом ты не знала всей информации, но теперь-то владеешь ею.

– Роман – единственный наследник родителей, – влез в разговор Захар, – никакой фонд его недвижимостью не занимается. Опекун Шныркина – главврач. Думаю, вырученных за месяц денег хватает, чтобы содержать Романа.

– Да уж, – согласился Костин и взял зазвонивший телефон. – Здравствуйте. Слушаю вас. Нет, я не родственник… э… э… Просто друг семьи. Что случилось? Да, конечно. Сейчас приедут.