– Тут список нужного мне. Весь выполнить не требую, хотя хорошо бы, конечно. Выберите, что вам по силам.

Костин углубился в чтение. Некоторое время он молчал, потом спросил:

– Крыша. Перекрыть металлочерепицей. И стоит крестик. Что он означает?

Хозяйка сняла шаль, прикрывавшую ее плечи.

– Сразу понятно, что ты, мил человек, от головы до пяток городской житель. Кто ж в марте крышу кроет? Летом ее чинят. Крестик – это значит сделано.

– У вас просто список Деду Морозу, – усмехнулась я, когда Костин вновь погрузился в увлекательное чтение.

Татьяна сделала жест, словно муху отгоняла.

– В старика с бородой я давно не верю. Я уже говорила тебе, что травами людей лечу. Заговорами. За все болезни не берусь. Запомни, ежели кто из травников пообещает рак излечить, беги от такого горе-целителя, роняя тапки. Врет он. Или заблуждается, считает, что способен на это, но на самом деле ничего у него не получится. Больной только время потеряет. С опухолью надо к онкологу идти, да поживей. Вот с мигренью я живо разделаюсь, с панической атакой тоже, с радикулитом, со многим другим. Да, деньги беру за свою работу. А вы разве бесплатно трудитесь?

– Мы? Нет, – ответил Костин.

– Вот и я не собираюсь, – отрезала Татьяна, – кушать каждый день хочется, огород сама не вскопаю, мужика нанимаю, за свет ого-го какая сумма ежемесячно улетает. Но если я вижу, что пришел нищий, помогу ему бесплатно. Кое-кто не может денег дать, зато он услуги предлагает. Сшить мне платье. Починить крыльцо. Ну и так далее. Крышу крыл бизнесмен, который металлочерепицей торгует. Он ее по себестоимости берет, мастера своего пригнал. Ясно?

– Холодильник, – сказал Костин, – он нам подходит.

– Двухкамерный, – уточнила Татьяна, – внизу морозильник с ящиками, наверху полки. Из нержавейки. По рукам?

– Да, – принял решение Костин, – сейчас позвоню сотрудникам, они купят, привезут. Управятся, пока мы тут беседуем. Давайте начнем разговор. Не сомневайтесь, холодильник точно доставят.

Я полагала, что старуха ответит на его предложение категорическим отказом, заявит: «Без предварительной оплаты я не работаю». Но Молоканова повела себя иначе.

– Хорошо.

– Не боитесь, что вас обведут вокруг пальца? – не удержалась я.

Татьяна сложила руки на груди.

– Лампа! Я могу легко снять порчу. Но понимаешь, что те, кто на это способен, могут запросто энергетический удар тебе устроить. Желаешь попробовать?

– Нет, спасибо, – сказала я.

– Правильное решение, – одобрила Татьяна, – у меня еще не было случая, чтобы человек ушел, не заплатив. Ну, спрашивайте.

– Кем вам приходился Алексей Петров? – поинтересовался Володя. – Он же Парфений Агапьевич Морозов.

– Прямо не знаю, что ответить, – вздохнула владелица избы. – Много лет назад в церкви в Муркине батюшка мой служил алтарником. А Агапий Парфеньевич, отец Парфения, пел на клиросе, голос у него был потрясающий, стены от его баса гудели. Талант. Я-то в Муркине всю жизнь живу. А Агапий приехал, когда мне, может, лет шесть-семь было. Жена с ним прибыла, Марфа, и двое сыновей – Парфений да Иринарх, совсем они мелкие были. Родители воцерковленные, в храм на службу пойдут, мне велят за малышами смотреть. Вот я с ними везде и таскалась. Если дети штанишки намочат, их не отругают, а подзатыльник отвесят мне, отец строго спросит:

– Почему на горшок не посадила? Плохая из тебя нянька.

Мальчики подросли, но я-то все равно была старше! Им, например, пять, а мне десять, ну, может, одиннадцать. Теперь их из школы привести надо было, покормить. Взрослые пропадали на работе. В колхозе строго было с дисциплиной, в то время за прогул за решетку посадить могли. Иринарх с Парфением мне вроде братьев стали. Вот как-то так.

– И вы, наверное, знаете, что случилось в подземелье бывшего дома купца Радова? – задал вопрос дня Костин. – В нем располагался долгое время лагерь «Ежик с фонариком».

Татьяна пригладила рукой волосы.

– Кто ж вам сообщил о той истории?

– Нашлись люди, – обтекаемо ответила я, – но нам хочется услышать ваш ответ. Только без вранья.

Хозяйка наполнила чашки чаем.

– Вы мне холодильник, я вам правду. Таков договор-то. А я честно выполняю взятые на себя обязательства. Дети не всегда на отца-мать похожи, иногда они в дальнюю родню удаются. И подчас порядочному мужу достается гулящая жена. Агапий был положительный мужчина: честный, добрый, супругу любил, несмотря на то что отец ее… М-да. Про это промолчу, Марфа же…

Татьяна издала стон.

– Актриса была еще та! Идет по улице, глаза долу, волосы под платком, со всеми, даже с ребятишками, первая здоровается. Голос тихий, одежда скромная, для каждого слово доброе найдет. В деревне Марфу любили, уважали. Она была портниха знатная, в Москву часто ездила, клиентов посещала. У одного заказ взять, другому примерку сделать, третьему готовую вещь отдать. Зарабатывала прилично, имела справку об инвалидности. Болезнь какая-то у нее нашлась. Агапий отцу моему один раз сказал:

– Кабы не жена, сидеть бы нам на одной картошке, я-то почти ничего не зарабатываю. Марфа в семью деньги приносит.

Дома в Муркине у них не было, они снимали избу, жили не один год, их стали местными считать. Из-за Марфы в село подались, она в столице задыхалась. Один раз иду из школы, погода отменная, вот я и решила не по дороге топать, пыль от телег глотать, а через лесок пробежать. Свернула на опушку, да пошла не по той тропинке, заблудилась, вышла к какому-то дому. Вроде не жилой он, заглянула в окно. Матерь Божья! Там Марфа и наш председатель колхоза сами догадайтесь чем занимаются. Вот оно как! Убежала я оттуда, добралась до деревни, села на скамеечку у магазина, не знаю, что делать. Родителям рассказать? Стыдно ужасно. Придется ж объяснять, что видела. И тут Марфа со стороны леса к сельпо подходит: юбка длинная, на голове платок, глазки долу. Увидела меня, закудахтала:

– Питиримочка, устала небось? Я тоже утомилась, из города домой спешу. Слава богу, денег за работу дали. Пошли, угощу тебя конфеткой.

И потащила меня в магазин, вынула кошелек, а там денег! Полно! Тут-то я и сообразила: может, заказчик Марфе и заплатил, но и председатель ей за любовь отсчитал. Ничего я никому тогда не рассказала. Вот такая была Марфа. Двуличная. Притворщица, и один сынок ее, Парфений, в мамашу пошел. Знал, кому что сказать надо, чтобы получить профит. Вот Иринарх был простой, без вывертов. Мне он намного больше нравился. До двенадцати лет они в Муркине жили, потом в Москву уехали. Сельская школа наша знаний достаточных не давала. Агапий хотел, чтобы мальчики в институт поступили, он их как родных любил. И моя мама мечтала мне образование дать, заплатила председателю колхоза, тот поэтому не возражал, когда я стала ездить в райцентр, там школа-восьмилетка работала. Потом я в медучилище поступила, окончила его.