Сдержанный гул прошелся по толпе. Народ волновался.

Сварун и Рюрик о чем-то коротко посовещались. Рюрик продолжал:

— Отец мой, Годолюб, владел когда-то княжеством. Но навалились на нас германцы и захватили родные земли. Стал я княжичем-изгоем. По многим странам пришлось поскитаться, пока к вам не попал. И вот что я у ни дел. Враги сильнее нас своей сплоченностью. Княжеская власть у них, не в пример нашей, наследственная, от отца к сыну, от сына к внуку, а не избирается на народных собраниях. Нам тоже с этим надо заканчивать…

— Народные обычаи рушить? — прорезал слух звонкий голос.

— Вольности не трону, как и обещал! — ответил Рюрик и продолжал: — Но власть княжескую надо крепить!.. Кроме того, германцы превосходят нас оружием и снаряжением. Бьют наши войска в боях и сражениях. Если так будет продолжаться, они и к нашим границам подойдут и нас поработить смогут…[3]

— Ишь куда хватил!..

— Поэтому надо приобретать новые кольчуги, панцири, мечи, шлемы. Да такие, которые были бы не хуже германских! Но на то потребуются большие средства. А вы после смерти Гостомысла решением вече вдвое сократили дань. Казна княжеская пуста. Да вас можно голыми руками брать при такой расхлябанности!

Рюрик передохнул, собираясь с мыслями. Толпа молчала, пораженная неожиданным поворотом разговора.

— Так вот, предлагаю для укрепления обороноспособности нашей земли принять такое решение на этом вече: пусть каждый двор платит ту дань, какую отдавал при Гостомысле!

Большой крик пошел в толпе. Кое-где вспыхнули потасовки. Но всем были известны нападения норманнских грабителей, а германцев считали врагом пострашнее: новгородцы не раз посылали свое войско на помощь западным славянам и были часто биты, сам Гостомысл потерял в этих войнах четырех сыновей. Поэтому все чаще и сильнее слышались голоса:

— Дело говорит Рюрик!

— Крепить надо нашу оборону!

— Бесплатно оружия никто не даст!

Большинство вече стало на сторону Рюрика.

Как-то в ворота Новгорода въехал купеческий обоз. На него никто не обратил внимания. Обоз как обоз, таких десятки прибывали в торговый город. Купец назвал себя Клямом, любопытным пояснил, что родом из малоизвестного городка Дедославля, стольного города племени вятичей. Он не стал располагаться на рынке, а снял для постоя домик и объявил, что собирается построить лавку и заняться торговлей в Новгороде.

Дальше произошло быстро и в то же время привычно для жителей: Клям облюбовал уголок земли на окраине города, привез сруб пятистенного двухъярусного дома с подвалом, мужики быстро его поставили на основание, соорудили крышу, навесили двери, управились с другими делами. Уже через месяц купец открыл торговлю. Покупателей у него было немного, но он не унывал. Встречал всех приветливо, ненавязчиво предлагал товар, заводил разговоры о житье-бытье, внимательно слушал.

Однажды под вечер он закрыл свою лавку и направился в центр города, остановился у терема знатного купца Будимира, постучал железной скобой в дверь. Открыл слуга, длинный, плешивый, нагловатый, процедил сквозь зубы:

— По какому делу?

— К хозяину, по торговым вопросам.

— Как доложить?

— Так и доложи, как я сказал.

— Он спросит, кто таков?

— Ответь: из далеких краев.

Слуга ушел и вернулся почти тут же.

— Проходи.

Клям по чистым, выскобленным полам, застеленным разноцветными половиками, проследовал по прихожей, затем поднялся на второй этаж и, склонившись перед низким дверным косяком, шагнул в горницу. Выпрямившись, увидел сидевшего за столом полного, бородатого мужчину лет сорока пяти; прищуренные глаза его смотрели внимательно и настороженно.

— Здоровия и благополучия вашему дому, — провозгласил Клям.

— И тебе того же желаю, — ответил, чуть помедлив, Будимир. Кажется, нам не приходилось видеться. Откуда будешь?

— Издалека. Из вятичей я.

— Что ж, пути купцов непредсказуемы… С каким товаром пожаловал и что можешь предложить мне?

Тогда Клям вкрадчивыми шагами приблизился к хозяину, присел на стул и сказал приглушенным голосом:

— От Вадима я. Кланяется он тебе и сообщает, что жив и здоров.

Будимир вздрогнул, немигающе уставился на гостя. Потом встал, подошел к двери и выглянул наружу. Убедившись, что в коридоре никого нет, закрыл плотно дверь и наложил крючок. Вернулся за стол, спросил негромко:

— Где он обосновался?

— На Мста-реке.

Будимир откинулся на спинку стула, проговорил удовлетворенно:

— Места там хорошие. Дремучие леса и непроходимые болота. Много ли у него народа?

— Пока три сотни. Но подходят еще. И по селениям окрестным почти столько же наберется.

— Неплохо, неплохо… Что ему надо от меня?

— С едой у него нормально. Охота много дает, да и местные жители делятся. Но с оружием совсем плохо.

— На днях организую две телеги. Проводника дашь или сам пойдешь?

— Есть человек.

— Тогда готовь его. Как будем связь держать?

— Пусть кто-нибудь от тебя ко мне в лавку будет захаживать.

— Слугу на входе запомнил? Вот он и будет.

Они поговорили еще и расстались.

Ведя разговоры с покупателями, Клям постепенно выделил с полтора десятка парней и мужиков, которые выражали недовольство правлением Рюрика. В один из праздничных дней он пригласил их к себе на обед. Едва выпили по бокалу медовухи, как начался горячий разговор.

— Нет, вы только подумайте, кто правит нами! — с возмущением проговорил плотник Дубыня, двадцатилетний невысокий крепыш с живыми глазами. — Он даже богов наших толком не знает! Главного бога, громовержца, и того обозвал каким-то именем, даже не выговоришь!..

— Вот-вот! А я как-то прохожу по пристани, он там с норманнами прогуливается, чего-то высматривает, — прервал его сосед, мужик лет тридцати, как видно кузнец. — Слышу, говорит: «Придет время, и нас заберет с собой богиня Моржана». Это, какая-такая Моржана? Есть у нас, словен, одна богиня смерти, зовут ее Мораной. А он — Моржана!

— Чужой!.. Пришелец!.. Не наших кровей человек!.. — раздалось с разных сторон.

— И братается только с норманнами. Они у него и в дружине, и в Боярском совете, и друзья у него почти все норманны… — говорил кто-то с дальнего конца стола, бородатый, длинноволосый, похожий на жреца.