Трубку сняли после четвертого гудка.

― Слушаю вас, ― проскрипел старушечий голосок.

― Можно Валерия? ― попросил я.

― Валерия? ― удивились на том конце провода. — Он тут больше не снимает. Съехал ваш Валерий.

― А куда, не знаете? ― без особой надежды поинтересовался я.

― Не докладывал, ― с некоторым, как мне показалось, удовольствием сообщила моя собеседница.

― А давно?

Была небольшая пауза: бабуля напрягала память. Наконец я услышал:

― Да уж недели две как.

Положив трубку, я снова принялся думать. И вот над чем.

За последние дни я слышал словосочетание «две недели» столько раз, что это грозило перевалить за критическую отметку. Если не перевалило уже.

Две недели как травести Оксана Голдовская перестала ходить на работу, впала в депрессию и начала пить.

Две недели как ее приятель и коллега, вместе с ней бросивший работу в «Купидоне» по зову Нинель, съехал с прежней квартиры в неизвестном направлении.

Две недели как Марта Панич перестала звонить домой, а спустя несколько дней ее подруга Светка Михеева неожиданно вернулась из Москвы в Пензу, той же ночью повесилась в сортире, а когда ее вынули из петли, попала в дурдом.

Две недели как Нинель перестала ночевать дома, а за ней началась охота.

Что же такое случилось у них там две недели назад?

Три вещи произошли одновременно: пропиликал сигнал от входной двери, заголосил телефон на столе и стрелка стенных часов коснулась цифры «5».

Точно так же одновременно и вполне механически я в свою очередь совершил три действия: щелкнул клавишей видеофона, снял трубку и вспомнил, что с пятью часами вечера у меня связано какое-то дело.

На экране монитора обнаружилась угрюмая физиономия Малого-Малая, и я нажатием кнопки отпер ему дверь.

В трубке был Невмянов.

Вот только вспомнить, какое именно дело ассоциируется с этим временем, мне сразу не удалось.

Поэтому, покуда пензенский коллега проходил в мой кабинет, а Невмянов уже излагал бравурным тоном добытые им сведения, я судорожно напрягал мозги, пытаясь извлечь из-под слипшихся, как вчерашние блины, пластов памяти что-то важное ― но так и не смог.

― Есть такие люди! ― голосом спортивного комментатора возвещал тем временем Шурик. ― Но не в ФСБ, а в ГРУ! И не оба, а один! И не есть, а был! Второй, по слухам, действительно с Лубянки, но оба давно в запасе, ушли на гражданку. Работают теперь в охранной фирме при холдинге «Фарус». Слыхал про такой?

Я слыхал.

Именно на эту финансово-промышленную группу и намекалось в статье про «политических

проституток». Как раз этот самый «Фарус» не первый год с переменным успехом и бился за обладание контролем над производством алюминия в каком-то сибирском крае.

― Так что кофе в интимной обстановке отменяется! ― не скрывая радости, итожил Невмянов. ― Эти ребятки под комитет только хлещутся, ксивы у них — вроде документов прикрытия! А уж ты меня напугал: эфэсбэ, эфэсбэ! Сам-то в штаны не наложил?

― Наложил, ― честно подтвердил я. ― Но не очень: у них игрушки почему-то были от чужой мамы…

― Мог бы, между прочим, сразу сказать, ― укоризненно пробурчал Шурик. ― А то я тут развел конспирацию… С этим народцем, сам знаешь, как с женщинами: любые шутки глупы и неприличны.

― А что у нас есть на этот… ― я замялся, кинув косой взгляд на Малого-Малая, который внешне с безучастным видом устроился в кресле, терпеливо дожидаясь, пока я закончу разговор. ― Ну, где они там теперь трудятся…

― «Фарус», ― любезно подсказал мне Невмянов и тут же язвительно поинтересовался: ― Только как понимать это «у нас»? Ты что, возвращаешься в ментовку?

― Не дождетесь! ― отрапортовал я.

― Ну, тогда, значит, уже зачислил меня к себе в штат? ― еще более едко спросил он.

Меня ставили на место, и, чтобы не уронить себя, надо было соответствовать:

― Я бы с удовольствием, да пока вакансий нет. Правда, Прокопчик все грозится выйти на пенсию, по состоянию здоровья… Тогда пожалуйста. Работа не пыльная, тебе понравится: утром кофе приготовить, вечером мусор выкинуть…

Но договорить Невмянов мне не дал.

― У нас, ― эту пару слов он не просто подчеркнул, а как бы отчеканил в бронзе, ― у нас, может, и есть кое-что на «Фарус». Но у вас, ― последние два слова чуть не потонули в море желчи, ― у вас это окажется не раньше, чем ты попросишь по-хорошему.

― Уже прошу! ― мгновенно откликнулся я, понимая, что силы на сей раз неравны. ― Прошу по очень хорошему!

― Ладно, ― великодушно согласился довольный этой маленькой викторией Шурик. ― Поднимем архивы. Я тебе звякну.

Положив трубку, я повернулся к Малому-Малаю, но сказать ничего не успел ― только рот открыл.

Прямо под моими окнами грохнула граната и сразу вслед за этим ударила пулеметная очередь.

Не помню, как подскочил из кресла и опрометью бросился к окну, потому что уже в следующее мгновение обнаружил себя прижавшимся к стене и выглядывающим на улицу в узкую щель между плотными жалюзи.

― Нервы у вас, ― покачав головой, пробормотал спокойно оставшийся сидеть в кресле Малой-Малай. ― Реакция хорошая, а нервы ― ни к черту. Это ребятишки с мотоциклом балуются. Как их там теперь… Байкеры…

Осмелев, я раздвинул жалюзи и действительно в рассеивающемся сизом дыму со стыдом рассмотрел трех мотоциклистов, разогревающих двигатели прямо под моим окном.

Пожалуй, и правда надо подзаняться нервишками. Расшатались бедняги с этими маньяками и маньячками…

Я вернулся за стол и спросил:

― Привез флэшку с фоткой?

― Привез, ― ответил он со вздохом, выкладывая то и другое передо мной.

― А чем недоволен? ― спросил я в лоб.

― Всем доволен, ― не глядя на меня, проворчал он и поднялся: ― Ну, я пошел…

Меня это начало раздражать, и я решил расставить точки над «ё».

― Вот что, парень, присядь-ка.

Он послушно сел обратно, все так же глядя не на меня, а куда-то в стенку.

― Я ни на деньги твои, ни на славу не претендую. Твой шеф сказал: помогать друг другу. Поэтому вопрос: помогать собираешься?