Саггети выронил разрядник и закрыл лицо руками, ощущая, что случилось непоправимое.

— Отец, я не виноват! Это был несчастный случай!..

Тресь! Джорджо Саггети отвесил сыну увесистую затрещину, и голова Саггети-младшего дернулась назад: папаша был весьма тяжел на руку.

— Отец!.. Послушай меня, я…

Дыдых!!! Волосатый кулак папаши врезался Гламу в челюсть, царапнув щеку двумя крупными камнями — изумрудом и рубином — на массивных золотых перстнях. Младшенький лязгнул зубами, но на этот раз промолчал, только сверкнул глазами и с шумом втянул носом струйку крови, показавшуюся из правой ноздри.

Н-на! Джорджо умело воткнул сыну локоть в печень, и Глам согнулся пополам от нестерпимой боли, отчаянно перхая и пытаясь вдохнуть, но опять не сказав ни слова. Гордый, гаденыш… Теперь умрет, но не завопит. Саггети-старший досадливо сморщился и, отвесив сыну в воспитательных целях еще одну могучую оплеуху, остановился, тяжело дыша и массируя отбитую правую руку. Годы уже брали свое. Конечно, до дряхлости ему было еще далеко, однако участвовать в кулачных боях без правил, как в молодости, ему уже не стоило. От пристрастия к крепким сигарам развилась одышка, от любви обильно и вкусно покушать выросло солидное брюшко, мешающее двигаться, от привычки к роскошной жизни обострился инстинкт самосохранения. Только и оставалось, что отрабатывать утраченные бойцовские навыки на непутевом младшем, когда проштрафится — то есть раз в две-три недели. Однако за последнюю выходку его было мало убить дважды.

— Ты понимаешь, что натворил, скотина?! — свирепо рявкнул Джорджо Саггети, падая в кресло. — Ты всех нас подставил, мерзавец!

Глам сделал еще несколько вздохов, восстанавливая дыхание, а затем набычился и глухо повторил:

— Это был несчастный случай, мать его… самый разнесчастный из всех несчастных случаев…

— Сгинь с глаз моих, животное! — прорычал мафиозный босс.

Держа левую ладонь под носом лодочкой, чтобы не закапать дорогие ковры кровью, напортачивший мальчишка вышмыгнул из кабинета отца, с облегчением сообразив, что экзекуция окончена. Глядя на закрывшуюся за ним массивную дубовую дверь, Саггети-старший не удержался, сгреб со стола керамический бюст легендарного героя древности Дона Корлеоне — ручная работа, редкостная ипалайская глазурь, тысяча кредитов на последнем антикварном аукционе в салоне мадам Бонавентура — и швырнул им вслед сыну. Ударившись о дверь, бюст разлетелся на мелкие кусочки.

Стало легче, однако возникшей тяжелейшей проблемы это, увы, не решало. Если бы можно было одним движением разнести ее на куски, как этот бюст!.. У Саггети было слишком мало времени, чтобы обдумать свои дальнейшие действия хотя бы на несколько ходов вперед, и это его бесило. Он всегда предпочитал делать первый ход сам: это предполагало, что у него уже есть некий план действий. Его раздражало, когда первый ход делал противник. И уж совсем он выходил из себя, когда к конфронтации с кем-либо приводило несчастное стечение обстоятельств вроде его идиота-сына. В таких случаях события обычно приобретали и вовсе непредсказуемый характер…

Закончить мысль он не успел, потому что коммуникатор на столе, на время показательной экзекуции щенка переключенный в режим «без звука», противно завибрировал, и Саггети, посмотрев на определитель номера, понял, что у него вовсе не слишком мало времени, как ему представлялось. Времени на размышления у него не осталось вообще.

Выведя коммуникационный канал на огромный монитор, висевший на стене, Джорджо откинулся на спинку вращающегося кресла, сжал подлокотники, мысленно вздохнул и произнес:

— Здравствуй, Сайрус.

Этот номер знали очень немногие. Лишь те мафиозные боссы города, с которыми у Саггети были серьезные дела, а также мэр, начальник полиции и прокурор. На коммуникаторе замерцала зеленая лампочка, демонстрируя, что канал исправно кодируется. Тот, кто попытался бы тайно подключиться к нему, получил бы мешанину пронзительных звуков и мусорные обрывки компьютерного кода. Для того чтобы получить на выходе связное сообщение, необходимо было иметь индивидуальный декодер с кодом, совпадающим с декодером абонента. Кроме того, система шифрования случайным образом менялась каждые несколько секунд, быстро делая бесполезными усилия потенциальных вражеских дешифровщиков.

На мониторе появилось лицо Скалы Колхейна. Машинально Джорджо отметил, насколько он постарел и осунулся с момента их последней встречи. Страшное известие очень сильно подкосило его.

— Здравствуй, Джорджо.

Колхейн был абсолютно спокоен, его глаза холодно поблескивали за стеклами очков. Посторонний человек ни за что не догадался бы, что сейчас творится у него на душе.

Возникла мучительная пауза. Саггети не знал, как начать тягостный разговор, а Колхейн не торопился его начинать. Сначала Джорджо хотел принести свои самые искренние соболезнования, но потом понял, какой безумной насмешкой это прозвучит. Пожалуй, это только разозлит Скалу, который и без того уже явно был на взводе. Вот так с ходу, без всякой подготовки, Саггети видел только одно начало разговора, не приводящее смертельно раненного коллегу в бешенство: «Сайрус, через полчаса мальчишка и его шлюха будут доставлены к тебе в наручниках». Разумеется, начинать разговор подобным образом он отнюдь не собирался. Статус солидного мафиозного босса не позволял лебезить перед сильным противником: таких сжирают моментально, причем чаще всего свои же. Джорджо Саггети же за те двадцать лет, что он возглавлял клан, мало кто осмеливался обвинить в трусости, ну а те, что осмеливались, уже давно истлели в заброшенных карьерах за городом.

Молчал и Скала. И это не на шутку нервировало его собеседника. Таким Саггети еще ни разу его не видел. А общались они часто, поскольку этого требовали обстоятельства — кланы Саггети и Колхейнов были союзниками. Настолько, насколько это возможно в среде столь прагматичных людей, конечно. Ему было бы значительно легче, если бы Колхейн сразу начал с наезда, жесткого и беспощадного, в своем фирменном стиле, при помощи которого он не раз на глазах у Саггети-старшего превращал людей, еще мгновение назад считавших себя сильными и значительными, в полное дерьмо, жалкое и дрожащее. Ну, или хотя бы с обвинений и проклятий. Пусть это было и не в стиле Скалы, но не каждый ведь день теряешь сына и наследника своего дела… Однако Сайрус молчал, глядя на Джорджо, и тот вдруг почувствовал, как холодные мурашки начинают шествовать по его позвоночному столбу, а на шее выступают крупные капли пота. Давно он уже не ощущал этого омерзительного чувства — наверное, с того самого момента, как в семнадцать лет сидел в электрическом распределительном шкафу на заброшенном заводе, стискивая в потной ладони рукоять разрядника, а лучи фонарей полицейских, обшаривая огромное темное помещение цеха, медленно приближались к его убежищу.

— Говорят, ты опять опустил цены на «черный одуванчик», Джорджо, — наконец разомкнул челюсти Колхейн. — Мелкие пушеры в Спрингфилде жалуются, что ты режешь им прибыль.