— Я не так сильно понимаю русский, Комачо. Объясни мне юмор.

— Хороший ты мужик, Дан, но такой бываешь тугой! У-ха-ха! Да, Андрей, это не мескаль! Это жевательный табак. Привычка а-а-твратительная, н-но не без пользы. Жуй табак и станешь таким же сексуальным халкозавром, как я!

— Даже не знаю, что сказать.

— А ничего не надо говорить! Хочешь бесплатный совет? Никого не слушай и оставайся в Тремезианском поясе. Тут место для нас с тобой, парень! Ты волчонок, Андрей. А через пару лет станешь волком! У тебя ледяные глаза, как будто ты смотрел в душу самой пустоты. Космос таких любит, это я тебе говорю. Здесь настоящая жизнь! Еще не каждый космический булыжник засижен цивилизацией! Оставайся, сам поймешь. А космос не выдаст, если он любит. Тебя он любит, я знаю.

— Спасибо, Комачо. Правда, очень приятно слышать комплимент от такого человека…

— Это не комплимент! Ты не баба, чтоб тебе комплименты говорить. Это правда, п-понял?.. Ладно, проехали. Продолжай, чё ты там хотел сказать.

— Да вот, последнее время меня все норовят осчастливить советом.

— Ставлю сотню, что предыдущим советчиком была одна вонючая крыса и беспринципная свинья, карьерист Тойво Тосанен! Он советовал тебе паковать манатки и валить подобру-поздорову?

— Угадал!.. Но как?!..

— Подумаешь, загадка! Как я уже сказал, у тебя в глазах лед! А Тосанен сделает все, чтобы убрать со своего радара такого, как ты! Еще один совет: послушай Тосанена и сделай наоборот! Ик… надо выпить.

— Комачо, ты имеешь в виду, что надо остаться в концерне? Какое твое мнение? Что ты думаешь о «Дитерхази и Родригес»? Ты — опытный человек, интересно послушать.

— Я их на болту поперек резьбы в-вертел.

— Не понял… кого?

— А-а-абоих. И Дитерхази… и Родригеса.

— Ага. А что ты думаешь по поводу «Эрмандады»?

— Я их на болту поперек резьбы в-вертел. Всех.

— А вот такой вопрос…

— Слушай, вали отсюда, щегол. Ты меня утомляешь. Не обижайся, ты мне нравишься, но вали пока, ладно? А мы с Даном еще выпьем.

Я ушел, понятное дело. Не стал напоминать Комачо, что Данкан не пьет вообще ничего, кроме вареной воды. Комачо, похоже, было уже все равно.

Потом был банкет. Роблес произнес длиннейший и скучнейший тост. А после высшие руководители базы — все эти херенте супериоры — страшно наклюкались. Настолько страшно, что состояние Комачо Сантуша можно было высечь в хрустале, как эталон трезвости.

В углу сидел прямой, как палка, невозмутимый, как сто чоругов, и одинокий, как марсианский Олимп, Тойво Тосанен, баюкая в ладони стакан турбо-колы (треть водки, треть «Цилиньского Листа» и треть газировки).

— Горько мне, горько, куда я попал?! — возопил ваш покорный слуга и отправился спать.

Впереди было шесть блаженных дней отпуска.

Август 2621 г.

Орбитальная база «Тьерра Фуэга»

Тремезианский пояс, система Лукреции, планета Цандер

«Хризолиновая лихорадка»! «Тремезианская лихорадка»! И даже «золотая лихорадка в Тремезианском поясе»! Все эти трескучие слова введены в оборот, чтобы прикрыть предельно неприглядный процесс: жесткое выдавливание из перспективных звездных систем североамериканских, английских и азиатских добывающих компаний более мускулистыми конкурентами (в первую очередь — русскими, действующими через посредство южноамериканских «концернов» и прочих марионеток).

Иеремия Блад, «Скрижали Праведных»

Неделю отпуска я использовал со смыслом. Я спал, справедливо рассудив, что спать — дело благородное. По-моему, спать даже благороднее, чем жрать. Когда человек спит, он не успевает напороть херни, что неминуемо случается во время бодрствования.

Кроме того, мужчине спать выгодно. Моя мама утверждала, что все мужчины красивые, когда спят. «Даже Костя» — имея в виду папеньку.

Дню так к третьему я подумал основать Орден Свиньи, так как свинья — животное на редкость благородное. Жрать и спать — наше все! А к пятому дню я вошел во вкус настолько, что Орден Свиньи трансформировался в Орден Змеи.

«Змея еще благороднее, — думалось мне, — она даже ходит лежа!»

Я спал, дрых и мой разум. Ницше в свое время отмечал, что сон разума рождает угрёбищ (я ничего не напутал?). Наблюдения через мой личный прицел эту мысль частично подтверждают. Резкое пробуждение к трудовым будням было чудовищным!

Наступило утро. Если мне не изменяет память, была среда. На экране интеркома имелось текстовое сообщение: пилоту второго класса Румянцеву прибыть в инструктажную для получения наряда на работу.

Подавив приступ ненависти, в ходе которого я рисковал угробить интерком и кучу другого казенного имущества, а также нахамить невинным людям, я встал, умылся, побрился, надел комбинезон и ушел.

Инструктажная, столовая, ангар на палубе Б.

— Как я рад тебя видеть! Успел соскучиться! — поприветствовал меня бригадир Рио, который поджидал весь наш интернациональный коллектив.

— Ты только не подумай, что это взаимно, Хуан, — заверил его я.

В ангаре царил обычный малоинтимный полумрак. Шпангоуты отбрасывали на переборки короткие, жидкие тени, а флуггеры и прочая техника — длинные, но тоже жидкие. С одной из «Андромед» упражнялась группа техников, вытворяя нечто непотребное. Борт был раскурочен, рядом валялись осиротевшие приемники грузовых модулей. Сыпались искры, визжали резаки, воняло горелым.

— Скажи мне, мудрейший, — обратился я к бригадиру, — что они делают с еропланом? Что за невозможно огромная конструкция в грузовом отсеке?

— Андрей, я не силен в русском жаргоне. Что такое «еро… план»?

— Ероплан это флуггер, Хуанито.

— Мне почем знать? У них и спроси, — ответил Рио и пожал плечами.

Я собрался было последовать совету, когда понял, что знаю ответ на свой вопрос. Я ведь совсем недавно на этот счет рассуждал!

В багажнике монтировали реактор. А заодно стрельбовые накопители, коммуникации и систему охлаждения. Симфонично моим мыслям прополз погрузчик, платформу которого занимала здоровая двухствольная башня. Обтекатели были временно сняты, но я узнал ее без труда: СТ-10G-2. Стандартный модуль конверсии С-95 «Андромеда» в G-95KS с лазерпушками фирмы «Виккерс». Из транспорта делали канонерку.

Я моментально все вспомнил: советы Тосанена, пьяную лекцию Комачо, дельные мысли Фурдика. Вспомнил и похолодел. То есть еще не испугался, но мутный осадок из трансцендентных глубин подсознания уже всплыл.

Когда бригада собралась и ее упаковали в скафандры, Рио внес ясность, так что предчувствия утратили заметный кусок интуитивности.