Волосы он отпустил, как это стали делать многие из мужчин. За несколько месяцев связи с Фэй он похудел и старался не восстанавливать потерянное. Сухощавый, подвижный, он ощущал себя настоящим сердцеедом. Чтобы быть в форме, он записался в теннисный клуб в Юппер-Фоллс.

— Ты о чем? О личном? Так ты у нас попробовал новенького.

Оуэн вспыхнул. Его отношения с Фэй ни для кого не были секретом, но разговаривать о них он не желал, тем более с Эдом, который знал его и Филлис много лет и стал как бы членом их семьи.

— Нет, я о нашей работе, — сухо возразил Оуэн. — В «Ай-би-эм» построили новую машину, обошлась она им миллионов в двадцать, но продать они ее не могут из-за неполадок. В Покипси у них трудится тысяча программистов, но пока никаких результатов.

— Да, им придется напрячь мозги, если хотят оправдать расходы, — сказал Эд, жуя. — Я слышал, они пытались использовать крупномасштабные программы, но натолкнулись на сложности. Чем масштабнее программа, тем больше вероятность неудачи. Одна крохотная ошибка — и все летит.

— Дело не в отдельных сложностях, Эд, а в разрыве между мощностями машины и возможностями программирования. Железки изготавливают на заводах, а начинку делают дома, словно на ручном ткацком станке. Программирование не пустишь на поток, это штучная работа.

— Разрыв есть, не спорю, но он сокращается. Электроника вошла в моду. Так же, как в свое время металлургия. Не говорю уже о ядерной физике. Программирование, говоришь, штучная работа? Ну и что? Нам за нее неплохо платят.

— Да, но кто платит? Крупные банки и страховые компании, авиаперевозчики и Пентагон. Не самые приятные клиенты.

Эд перестал жевать и произнес с наигранной торжественностью:

— Меня огорчают твои разговоры, Oy. Чего тебе не хватает в жизни? Что тебе еще нужно?

Оуэн подумал о Филлис: он догадался, что Эд имел в виду ее. Что человеку нужно, если у него есть такая женщина? Этот вопрос читался во взгляде Эда. Оуэн ушел от ответа, но он знал: Эд переоценивает Филлис.

— Мне нужно укрыться от суеты. Понимаешь, мой стол стоит у самого прохода. То и дело дергают по пустякам. Посмотрите то, посмотрите это. Хорошо бы мне переехать в другой конец этажа. Надо спокойно подумать над усовершенствованием «Диджит-Айз».

Эд усиленно работал над отбивной. Для удобства он наклонил голову, стало видно, как он лысеет ото лба к затылку. Когда-то у него была густая шевелюра, волосы торчали, как у Бадди Рурка. Не подцепив вилкой ни жареного картофеля, ни квашеной капусты из пластмассового стаканчика, Эд отправил в рот очередной кусок мяса.

— Так вот оно, твое новенькое. Хочешь ото всех спрятаться? Молодые еще не научились писать экономические программы. Куда ни взгляни, у них везде ссылки и приложения, они думают, что объем памяти может возрастать до бесконечности.

— Не исключаю, что они правы.

— Да, но если ссылок слишком много, они начинают мешать друг другу. Получается неразбериха.

— Ничего, Эд, они научатся. Нам всем приходится учиться и переучиваться. У нас с тобой молодая профессия, Эд. Все, что мне нужно, — это спокойное место и новая портативная машина от компании «ДЕК». Лучше всего с монитором высокого разрешения, а также считывающее устройство. Гарантирую: через полгода я сокращу продолжительность программирования вдвое, хочу найти новый подход.

— Все-то тебе новенькое подавай! Отрываешься, отрываешься…

— Эд, то, что я предлагаю, принесет делу больше пользы. Сейчас я вроде метрдотеля. От постоянных разговоров голова пухнет, а толку никакого. Время уходит, Эд, мозг старится. Радикальные идеи кто сейчас выдвигает? Те, кто моложе нас. Так всегда было. Эйнштейн стал Эйнштейном в двадцать пять. То же самое — Тюринг. Филлис говорит, что не смогла бы теперь подготовить диссертацию — поглупела.

— Печально, что Фил так думает, — сказал Эд, отрыгнув и поправив сальными пальцами ослабший галстук, стал выковыривать языком застрявшую в верхнем ряду зубов мясную крошку. — Ладно… А хочешь узнать, что новенького у меня?

— Еще бы, конечно, хочу, — отозвался Оуэн, принимаясь наконец за салат из нута и спагетти.

Небольшое помещение, что он имел в виду, некогда служило раздевалкой для сторожей. Высокое окошко с металлической рамой, откуда нельзя выглянуть, ряд стареньких зеленых шкафчиков, теперь не запиравшихся, лестница, ведущая вниз к обитой листовым железом и крашенной в красно-коричневый, в тон кирпичным стенам, двери, которая открывалась на вымощенную дорожку, ведущую к мосту через реку. Здесь никто не ходил, но дверь не запирали, она была запасным выходом на случай пожара. Оуэн четко представлял себе дверь, лестницу, комнату, куда он мог бы прийти и откуда уйти незамеченным.

— Я женюсь, — объявил Эд.

Оуэн, поперхнувшись, глотнул воды.

— Вот здорово! Давно пора. На ком? Я ее знаю?

— Надеюсь, нет, старый развратник. Она совсем молоденькая, на восемь лет моложе меня.

Оуэна кольнуло: Филлис на год старше его. Это неправильно, противоречит законам биологии. Мужской пол должен преобладать во всем.

— Мы познакомились на конференции по интегральным схемам в Сиэтле. Помнишь, я ездил туда в прошлом году? Стейси послала ее компания — «Техасское оборудование».

— Помню, — подтвердил Оуэн. А он-то всегда считал Эда закоренелым холостяком! Это было глупо с его стороны. Природа распорядилась, чтобы люди спаривались, хотя и допускала исключения и возможные ошибки.

— В прошлом году «Техасское оборудование» выпустило наушники для оператора. А в этом выбросят на рынок настольный калькулятор. Сказала, весить он будет не больше цыпленка. Ты знаешь, сколько весит цыпленок?

— Так она техаска? — «Почему я чувствую, будто меня предали? — подумал Оуэн. — Какое мне дело до его женитьбы?»

Оуэн надеялся, что, женившись, Эд не выйдет из дела. Тогда он сможет подумать о высоких — или низких? — материях. Он все еще жаждал познавать жизнь.

— Не совсем, — отвечал Эд. — Ее родители с Западного побережья. Отец — она зовет его «папочкой» — работал на Груммана. Они переехали в Даллас, когда Стейси было девять лет. У нее появился южный акцент, а главное — она прониклась техасским духом.

— Техасский дух?

— Ну да. Она говорит, американская мечта жива. Знаешь, мне и самому опротивели эти брюзгливые задницы с Восточного побережья. Они считают, что все стоящее у нас происходило до 1750 года, и тявкают на Америку и Линдона Джонсона.

— Рассуждаешь как техасец.

— Ну и что? Линдон Джонсон за два года сделал для черномазых больше, чем Рузвельт, на которого умники-либералы молились, за двенадцать лет. А они все долбят: «деревенщина», «деревенщина».

Оуэну подумалось: «А не считает ли Эд и себя деревенщиной? Деревенщиной из Бронкса. Немудрено, что девчонка из Техаса считает его строителем электронной империи».