Жаль, что мы не понимаем друг друга. Жаль, что я так далеко от Джеба, который бродит по комнатам в своем горном убежище и в одиночку борется с кошмарами и сердечными страданиями. Плохо, что мои эмоции путаются, когда речь заходит о Морфее: я сочувствую ему, потому что он бессилен, злюсь, оттого что он постоянно напоминает мне о клятве – но в то же время я бесконечно им восхищаюсь.

А самое страшное – что мама и мои подданные-подземцы сидят, как в ловушке, в гибнущей Стране Чудес и гадают, приду ли я к ним на помощь.

При этой мысли меня словно что-то подталкивает… нечто тихое, но исполненное надежды. Я видела на выпускном балу, как сильна мамина магия; я выяснила, что она многое знает о внутренней механике Страны Чудес. Некогда она почти стала королевой. Она сумеет выжить в этом мире.

Я оставляю свои мысли при себе, потому что они больше похожи на догадки, а доказательств у меня нет. Но все-таки они приносят утешение.

В свете звезд мы с папой поднимаемся к маяку по крутой извилистой лестнице, сложенной из камней. Внутри под потолком плавают лампы; они следуют за нами, излучая мягкий янтарный свет. Стены каменные, на полу квадратики из черного и белого песка – миниатюрная версия дюн, по которым мы с Джебом в прошлом году катились на досках. Я снимаю сапоги и зарываю усталые пальцы ног в прохладный крупный песок. На верхушке маяка – башенка; там постель с пологом и открытый иллюминатор с видом на море. Он впускает в комнату лунный свет, шум волн и соленый воздух.

Папа настаивает, чтобы я спала здесь, а сам предпочитает кушетку внизу. На кухне мы ужинаем сушеными цветами. Они волокнистые, как вяленая говядина, только золотистого цвета. Вкус сладкий и восковой. Похоже на сотовый мед. Мы моем посуду дождевой водой, которую наливаем из кувшинов, сделанных из панцирей каменных омаров. Мы с папой так измучены, что не говорим друг другу ни слова.

Я захожу в ванную, чтобы принять душ и постирать белье. Я разложу его в комнате, и оно высохнет за ночь. Здесь есть всё, что нужно: туалет, бритва, зубная щетка, мыло с цитрусовым запахом. В каком-то смысле Джеб всё еще живет человеческой жизнью, хоть и пытается это отрицать.

По пути к лестнице я останавливаюсь и смотрю на папу, который расстилает одеяло на кушетке. Хоть мы и в ссоре, но я обнимаю его, прежде чем пойти спать.

В башне я открываю стоящий у стены шкаф и нахожу клетчатую фланелевую рубашку. Сняв одежду, которую выдал мне дядя Берни, я вспоминаю про стражей у ворот Страны Чудес. Надеюсь, с ними всё будет хорошо, пусть даже они пробыли столько времени без припасов. Еще я думаю о сообщении, которое мы должны были послать с помощью металлического голубя. Даже если морской конек Джеба найдет нашу сумку, сомневаюсь, что механическая птица будет работать после пребывания в воде. Я даже не знаю, работает ли радиомаячок, с помощью которого дядя Берни мог бы нас отыскать.

Я надеваю фланелевую рубашку, закатав рукава, чтобы не сползали. Рубашка доходит до бедер. Еще в шкафу аккуратно сложены спортивные штаны со шнурком на талии. Я откладываю их на утро.

Я уже собираюсь забраться в постель, когда на подоконнике появляется яркий зеленый огонек.

Никки изящно приседает. Морской ветерок доносит до меня звонкий, как колокольчик, голосок малютки-феи:

– От мастера Морфея.

Она протягивает мне белую коробочку, перевязанную блестящей алой ленточкой. Коробочка примерно в три раза больше Никки. Она сильнее, чем кажется, если сумела принести ее сюда.

Как только я забираю подарок, она, не сказав больше ни слова, взмывает в ночное небо. В отличие от Паутинки, Никки неразговорчива.

В коробочке лежит изысканное белье – лифчик и трусики из белой ткани, сверху сплошь обшитые блестящим золотистым кружевом. Оно кажется смутно знакомым.

Я краснею, представив, как изящные руки Морфея складывают белье и помещают в коробочку. Еще там записка на черной бумаге, несомненно, написанная тем самым пером, которое он выдрал у скопы.

Чернила блестят в лунном свете, как серебристая фольга.

Его мысли вьются вокруг меня, чувственные и шелковистые. Я раскладываю кружевное белье на подоконнике и провожу пальцем по золотистому кружеву, пытаясь вспомнить, где я раньше его видела. И вспоминаю: костюм Морфея на выпускном балу состоял из белой рубашки и камзола, обшитого золотым кружевом, с крючками-застежками… совсем как на спинке лифчика. Мое белье сшито из фрагментов его одежды. И Морфею, видимо, пришлось шить вручную, поскольку магии он лишился. Это наверняка заняло некоторое время. Значит, он трудился для меня, пока ждал.

Написанная от руки любовная записка, самодельные подарки. Без своей магии Морфей стал еще загадочнее. В сердце вновь оживает боль. Она становится всё более знакомой и острой. Как будто на сердце шов по самой середине, и он постоянно растягивается.

Я растираю грудь, чтобы избавиться от неприятного ощущения, а потом снимаю клетчатую рубашку и надеваю белье.

Мне становится еще жарче, когда я обнаруживаю, что оно идеально подходит… Морфей знает мое тело, хотя ни разу не касался его; более того, он знает, что я мечтала о красивом белье, с тех пор как покинула лечебницу. Он знает меня.

Застегнув клетчатую рубашку, я забираюсь в постель и опускаю полог. Хорошо, что занавеси достаточно плотные, чтобы приглушить свет маяка. В темноте, под одеялом, я обхватываю себя руками, наслаждаясь запахом Джеба и самодельным бельем Морфея.

Мне снится, что я бумажная кукла, которую нарисовал и оживил Джеб. Я рвусь пополам и наконец избавляюсь от раздирающей боли в сердце. Одна моя половина играет в чехарду, прыгая через шляпки грибов, прижимается к Морфею под сенью его черных крыльев и танцует в небе, озаренная полной луной… Другая половина катается на скейте в «Подземье», ездит на мотоцикле с Джебом, воровато целуется с ним под нашей ивой. И, несмотря на все различия – а может быть, именно благодаря им, – я чувствую небывалое умиротворение. И Джеб, и Морфей счастливы, Страна Чудес и мир людей процветают.

Я просыпаюсь и жалею, что на самом деле я не бумажная кукла. Хорошо бы разорваться пополам и сделать так, чтоб все были счастливы, как в моем чудесном сне.

Во второй раз я просыпаюсь от голосов на кухне. Надев спортивные штаны и пластмассовые сапоги, я шагаю вниз. Джеб и папа уже некоторое время сидят там, судя по пустым кружкам и тарелке, усыпанной крошками медовых цветов.