Странный здешний ход времени сводит меня с ума. Поскольку Джеб нарисовал ночное море, снаружи по-прежнему темно, но тем не менее, видимо, настало утро, потому что папа выглядит отдохнувшим.

А Джеб нет.

Круги у него под глазами стали заметнее – горящие глаза их подчеркивают. На Джебе рваные джинсы и белая футболка, испачканная красной краской. Одного взгляда на вымазанные той же краской руки достаточно, чтобы понять: он опять рисует. Интересно что.

Когда я спускаюсь с последней ступеньки, Джеб встает и отводит упавшие на лоб волосы. Это застенчивый и неловкий жест. Но вскоре бесстрастная маска вновь занимает свое место.

– Ну, раз ты встала, давай сообразим для вас какую-нибудь одежду.

Он достает из сумки яблоко и бутылку с водой. Похоже, морской конек выполнил свою задачу.

– Завтрак, – говорит Джеб, протягивая мне еду.

Я медлю.

– Как ты сюда добрался? У нас-то была лодка.

– Я шел по воде, – немедленно отвечает Джеб.

И тут до меня в полной мере доходит сказанное им накануне: что он бог.

– Правда?…

Его губы игриво изгибаются. Это так неожиданно и прелестно.

– На самом деле, я нарисовал две лодки.

– А.

Улыбнувшись, я беру яблоко и воду, которые держит Джеб. Наши пальцы соприкасаются. Подбородок у него вздрагивает. Джеб поворачивается к папе и жестом просит нас следовать за ним.

Полная надежды, я шагаю по лестнице, жуя яблоко. Вчера я думала, что Джеб потерян для меня. Но раз он не лишился прежнего чувства юмора, значит, я смогу пробиться сквозь стену гнева.

Мы пересекаем море, и он вновь ведет нас в свою студию, похожую на теплицу. Стеклянную крышу почти целиком покрывают черные и белые бабочки. Это живой ковер, который снизу, сквозь стекло, похож на ночное небо, усеянное звездами. Поэтому в комнате полутемно. Мягкий дневной свет пробивается лишь сквозь небольшой, оставшийся открытым, кусочек стекла. Невероятная иллюзия одновременного присутствия дня и ночи.

На столе лежит палитра с разнообразными красками. Знакомый запах утешает меня. Я даже не задаюсь вопросом, где Джеб берет ингредиенты для красок. Пахнут они совершенно нормально, но по происхождению наверняка волшебные.

Без картин и мольбертов студия кажется больше. Единственный мольберт стоит у стены, завешанной тканью от пола до потолка. Еще в комнате есть трюмо, а два угла закрыты японскими ширмами. Красные журавли, нарисованные на них, движутся как живые. Бабочка срывается с потолка, приземляется на ширму, и волшебная птица с неприятным хрустом пожирает ее.

Папа рассматривает всё это, тревожно нахмурившись.

А я зачарована. Вчера вечером я с подозрением относилась к работам Джеба, но сегодня чувствую странный зуд в крови. Просыпается мое безумие. Фантастические создания Джеба, их буйство и зловещие обязанности, кажется, импонируют волшебной половинке.

– Во-первых, – говорит Джеб, обращаясь к папе и раскладывая на столе кисти и карандаши, – нужно нарисовать вашу тень.

Он просит папу снять рубашку, разуться и закатать брюки до колен. Потом ставит его перед холстом и включает лампу. На лист падает четкий папин силуэт.

– Стойте смирно, – говорит Джеб, принимаясь рисовать.

Мне так давно хотелось вновь увидеть его за работой. И теперь, когда я вижу силу, которая бурлит под кожей, когда Джеб вдыхает жизнь в свои творения… появляется глубина, которой мы никогда не сумели бы достичь в мире людей.

Джеб понял притягательность магии, оценил страсть и свободу, которая неотделима от возможности давать нашим созданиям способность взаимодействовать с окружающим миром. Темные импульсы во мне переплетаются с восхищением, а моя человеческая половина предостерегает – негромко, но мощно… она требует, чтобы к ней прислушались.

Если принимаешь магию, то знаешь, как она может пьянить. Джеб становится зависимым, как и папа. Я сама бывала опьянена магией и безумием. Единственный способ сохранить здравый ум – уравновесить волшебство лучшими человеческими свойствами. Но не так просто напомнить кому-либо о человеческих добродетелях, если их столько раз попирали, как в случае Джеба.

– Я сделаю контур, – говорит он, рисуя нижнюю часть папиного туловища, – и заполню его краской. Тогда вам нужно будет прижаться к нему спиной, прежде чем краска высохнет. Тень должна соединиться с вашей кожей, чтобы следовать за вами повсюду. Главное – чтобы на нее не попала вода. Но поскольку я управляю погодой и состоянием местности, можете об этом не волноваться.

Я поднимаю бровь.

– То есть ты играешь в девочку Венди.

Джеб смотрит на меня:

– В кого?

– Венди, из «Питера Пэна». Ты пришиваешь папе тень.

«Питер Пэн» был его любимой сказкой в детстве. Мама каждый вечер читала ее Джебу.

На его лице я вижу тень смущенной мальчишеской улыбки. Джеб всегда так улыбался, если мне удавалось застать его врасплох. Но улыбка исчезает, и он вновь сосредотачивается на работе.

Равнодушие Джеба подобно ведру холодной воды. Папа чуть заметно подмигивает мне, поощряя радоваться победе, какой бы маленькой она ни была.

Джеб заканчивает набросок и начинает пририсовывать крылья.

– В отличие от Эл, – говорит он, изящными движениями руки выводя безупречные изгибы и линии, – у нас нет встроенного снаряжения. Самый безопасный способ путешествовать здесь – это летать, а значит, вам понадобятся крылья, чтобы добраться до ворот в Страну Чудес.

– Сегодня мы отправимся к воротам?

У меня по этому поводу смешанные чувства. Я знаю, что, если уйду, не встретившись с Червонной Королевой, она вернется, чтобы терзать Страну Чудес и тех, кого я люблю. Она доказала, что никуда не денется, пока я с ней не расправлюсь. Но еще я хочу как можно быстрее найти маму. И трудно не радоваться, что Джеб тоже решил отправиться с нами.

– Значит, ты тоже пойдешь?

Папа смотрит на меня с сожалением.

– Я имел в виду кое-что другое, – отвечает Джеб, пробивая брешь в моих радужных мечтах не только своим отрывистым ответом, но и бесстрастным тоном.

Он возвращается к столу и смешивает краски, пока не получается черный пигмент с фиолетовым оттенком.

– Отправляемся только мы с твоим отцом. Он так решил.

Папа с виноватым видом хмурится.

– Мы с Джебом доставим припасы стражам и всё разведаем. Ты побудешь здесь. Надо убедиться, что дорога свободна, прежде чем мы с тобой отправимся.

Мы с тобой. В комнате словно делается еще мрачнее.

Я сжимаю кулаки.

– Я ни за что не стану сидеть тут, пока вы будете там сражаться со всякими чудовищами. Я иду с вами.