— Это часто с вами? — спросил он чрезвычайно громко.

— Что — часто? С-с-с-с… — язык, честно говоря, побаливал.

— А?! Во сне, говорю, часто бормочете?

— Редко, — отрубил я. — Есть у кого-нибудь спиртное? Рот прополоскать, язык прикусил.

Мы проезжали Паричи, и местные жители шарахались в стороны, прочь с обочин, напуганные вокальными трелями и руладами джазмэна, стонами саксофона и ревом тромбона.

Честно говоря, выбравшись из "рафика" у Дубровицкого городского дома культуры, я с облегчением выдохнул: обратно я поеду поездом! Играли джазисты слишком громко, пусть и небесталанно, и спиртного у них было чересчур много. Они что им, трубы свои протирают?

Сразу решил зайти в редакцию: поздороваться и договориться о совместной поездке на спиртзавод. Даня там явно найдет про что написать — рубрика "Люди труда" бездонна! А ехать в компании с ним, Стариковым и Анатольичем — это будет явно очень веселое мероприятие!

По знакомой дорожке за пару минут я дотопал до знакомого до боли здания и поднялся на ступеньки крыльца. Только я потянул за ручку, растягивая удерживающую дверь пружину, только шагнул внутрь, как Алёнушка из приемной сказала:

— Ах!

А Анатольич из коридора сказал:

— О Белозор! Будем называть вещи своими именами: ты очень кстати. Пойдем таскать макулатуру.

И мы пошли таскать макулатуру. Кипы бумаг из окна нам выбрасывали Стариков и Даня Шкловский, а мы грузили ее в "каблучок".

— И как тут обстановка? — уточнил я у Староконя.

— Дурдом! — откликнулся Анатольич. — Ариночка Петровночка с мужем развелась, Стариков наоборот— с Май расписался. Рубан с инфарктом в больнице лежит, вместо него вроде как в партком Драпезу из водоканала подтянуть собрались. Жопа полная! Светлова держит оборону — ее тоже хотели наверх утащить, но ей да пенсии два года, на кой хер оно ей надо?

— А ты?

— А я к жене вернулся, — усмехнулся Анатольич.

— А уходил?

— Два раза!

Это всё стоило переварить. Стариков и Май? Перемены в райкоме? Тут у них свои страсти и свои тайны мадридского двора, куда там фруктовой мафии и "пробегам" по Минску!

— А санаторий? Построили?

— Так Исаков же приезжал ленточку перерезать! Ввели в срок, представляешь? А на ПДО новый цех открыли, под какую-то модную мебель… Ми-ни-ма-ли-зм, говорят. Расхватывают чуть ли не с конвейера!

— А мебель делают на конвейере? — поднял бровь я.

— А? Ой, не занудствуй, Гера, а то медовухой без тебя определяться будем!

— И что, хорошая медовуха?

— Пьется — монотонно! — усмехнулся Анатольич, с кряхтеньем подставляя руки под очередной увесистый тюк с бумагой.

Из окон соседней хрущевки доносились ароматы жареной с луком картошки и маринованных помидорчиков. Их доносил гуляющий между домами свежий ветер, который сбивал с ветвей берез и ясеней последние листочки, заставляя их вальсировать и медленно опускаться на землю. На козырьке над подъездом сидела ворона и материлась в голос, поглядывая черными бусинками глаз на пробегающих мимо двух ледащих кабыздохов: оранжевых, кудлатых, с хитрыми мордами.

— Ма-а-анька, там твоя Беллочка опять с каким-то рыжим кобелем из дому сбежала! — раздался истошный вопль откуда-то сверху.

Ей-Богу, я подумал что это — про собак! Ан нет, из дома напротив послышалось:

— Это не кобель, это Савка из пятого подъезда, он стоматолог! — голос был куда как противный.

— А, ну если стоматолог — то и черт с ним! — громогласно возопили сверху.

Мы продолжили разгребаться с макулатурой, и когда "каблучок" был доверху забит бумагой, Анатольич вдруг взявшись за ручку водительской дверцы остановился:

— Ещё ж одна новость есть! Как раз по твоей части!

— Ну, ну?

— В посадке около новой больницы алкаши маньяка нахлобучили! — радостно поведал Староконь.

— Маньяка? — удивился я.

Вот какое у человека мнение обо мне сложилось. Алкаши, маньяки, нахлобучка — всё это моя тема, оказывается…

— Ну, трясунца! Он к беременным, что с женской консультации на остановку шли, с мудями своими подкатывал — уже больше месяца. А мужики там каждый день заседали со спиртными напитками, в халабуде своей, фанерной, под соснами. Ну и выследили его, и нахлобучили!

— В каком смысле — нахлобучили? — мое удивление нарастало.

— Ну, отпинали ногами и в милицию притащили. Короче, я поехал на пункт макулатуру сдавать, ты кофе попей, этих оглоедов собери в кучку — и погоним на Золтанов! Ага?

— Ага! — кивнул я.

Как же я скучал по Дубровице! Черт возьми, это ведь очень по-белорусски: алкаши, которые бухали в хибаре под деревом выследили и "нахлобучили" маньяка. Даже в двадцать первом веке такое случалось: в один минский торговый центр приперся как-то "колумбайнер" с бензопилой и топором, мечтая устроить знатную резню. Он даже поранил там кого-то, но потом мужики скинули ему на башку мусорку, и… И всё. Это конец истории.

Интересно, если бы Терминатор материализовался на Полесье, а не в Америке — его бы сдали на металлолом или приспособили бы обгонять бульбу?

Спустя час я уже выпил всё кофе, что было в редакции, съел все бутерброды и посидел во всех кабинетах. Бабоньки вздыхали, мужики похихикивали. Светлова предложила вернуться, а я сказал, что подумаю: и это не было пустыми словами. Чувство, что "я чужой на этом празднике жизни" жутко обострилось в Москве, и засело где-то на уровне спинного мозга, когда я вернулся в Минск. Большие города дают свободу? Наверное… Как пели классики: "такая свобода скрипит на зубах". Но уговорить Тасю сейчас бросить Раубичи и переехать в Дубровицу? Ради собственного комфортного мироощущения? Эгоизм чистой воды… Потерплю я чужой праздник, не впервой.

А вот на Золтановском спиртзаводе праздник был свой собственный: они теперь производили сорта спирта самого высокого качества, применяя новое и модернизированное оборудование. И вместо картошки теперь в качестве сырья использовали зерно. А еще — предприятие перешло на хозрасчет, и теперь имело право отчасти распоряжаться своими сверхдоходами…

Народ тут работал весёлый, даже слишком. При этом — абсолютно трезвый! Это на спиртзаводе-то! Местные "жэншчыны и мужчыншчыны", одетые в аккуратные синие спецовки постоянно хихикали, подтрунивали друг над другом и над начальством. Не переходя при этом определенных границ.

Директор спиртзавода с веселой фамилией Михалыч встречал нас у проходной:

— Так-так-так, целая делегация! "Фоторепортеры налетели, и слепят, и с толку сбить хотят?" Это наша любимая газета дубровчан — "Маяк", этих я знаю, — он кивнул на Шкловского и Старикова. А потом повернулся ко мне: — А вы из "Комсомолки" что ли? Вы же тоже раньше в Дубровице… Погодите! Вы — Белозор?

Я сделал несколько реверансов, а потом сказал:

— Грешен, имею честь являться Белозором. В бытность свою корреспондентом "Маяка" до вас не добрался, так вот, от