Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Церковь быстро заполнилась. Там были совсем молодые парни в окровавленных штанах и рубашках – сдавшиеся в плен бойцы. Они стояли опустив головы, стыдясь своего позора, но никто не упрекнул их ни единым словом. Мрачная тишина накрыла храм. Будущее не сулило ничего доброго, но никто не желал выказать слабость. Способные держаться на ногах помогали другим, готовым потерять сознание. Кое-кто тихо молился. Снаружи доносились выстрелы. В алтаре висела икона – святой Георгий пронзает копьем змея. Они как-то пережили эту ночь.
* * *
Утром Амаль с опаской выглянула в окно. На улице перед домом все еще лежали трупы, до которых никому не было дела. Стрельба и взрывы стихли, над городом повисла свинцовая жара. Солдаты ходили от дома к дому. Постепенно на улицах показались женщины и старики – они медленно брели прочь из города, с тюками и детьми. Двоюродные братья Амаль и тетушка исчезли. Жорж наказал Башару присматривать за младшей сестрой, но на самом деле это Амаль присматривала за обоими братьями. Накануне она заперла дверь и спрятала ключ, чтобы Башар не наделал глупостей. Ночью утешала малыша Джибриля, плакавшего и просившегося к родителям. Внезапно тяжелую тишину снова нарушили выстрелы. Амаль увидела, как солдаты бегут к джипам. Донесся крик: «Арабский легион! Аллаху акбар!»
А потом начался ад.
Тогда-то Амаль и потеряла брата. Когда она отвернулась от окна, то обнаружила, что брата нет, а входная дверь открыта.
– Где Башар?
– Он побежал, – сказал Джибриль, – воевать с евреями.
Амаль хотела заглянуть под ковер, где спрятала ключ, но тут совсем рядом раздалась пулеметная очередь, и стена напротив открытой двери брызнула штукатуркой. Амаль захлопнула дверь и бросилась к Джибрилю, который забился в угол, крепко обняла его и не отпускала, пока стрельба и взрывы не затихли. Казалось, они так просидели вечность. Амаль корила себя за то, что не уследила за Башаром. И в то же время гордилась братом. Теперь он будет змееборцем.
* * *
Непривычную тишину разорвали крики, но теперь они звучали совсем иначе. Это был вой обезумевших женщин и мужчин.
– Мечеть! Они убили всех! Боже, защити нас!
У Амаль стиснуло горло. Она открыла дверь и, не соображая ничего, вышла на улицу. Полуденное солнце палило. Мимо пробежали мужчины с носилками. У раненого была оторвана то ли рука, то ли нога. Женщина мчалась, вцепившись себе в волосы, и пронзительно вопила:
– Где арабы? Где Аллах?
Амаль узнала, что произошло. Два или три иорданских броневика должны были эвакуировать своих бойцов, но заблудились в городе. Жители Лидды решили, что началась спасительная контратака. Оставшиеся в живых бойцы выбежали из укрытий, открыв огонь. Еврейские солдаты ответили мощным пулеметным огнем. И в самом центре этого ада оказались беженцы. Израильский солдат выстрелил из базуки в окно мечети, набитой людьми. Амаль не понимала, что это значит. Она лишь слышала крики, несущиеся со всех сторон: «Они мертвы!» Точно парализованная, она неподвижно стояла у двери. Казалось, весь мир сошел с ума. Потом, все так же оцепенело, развернулась и вошла в дом. В мечети же остались отец, дедушка и все прочие мужчины. Джибриль стоял, дрожа, посреди комнаты, он испуганно отвернулся, когда сестра посмотрела на него. Штаны у него были мокрые.
Только когда из медпункта вернулась Мариам, в шоковом состоянии и полностью обессиленная, Амаль узнала: катастрофа произошла не в Большой мечети. А в меньшей, мечети Дахмаш. Многие люди укрылись внутри, надеясь, что солдаты пощадят дом Аллаха. Человек, вошедший туда после рокового выстрела, увидел молельный зал, центр которого был пуст. Разорванные тела разбросало по стенам.
* * *
Жорж и Ибрагим были живы. Следующую ночь они снова провели в церкви Святого Георгия. Тем временем самые уважаемые люди города вели переговоры с оккупантами. Через тридцать шесть часов в церковь вошел израильский офицер и крикнул по-арабски: «Вон! Все на выход!» Мужчины с трудом могли в это поверить. Пока не узнали, каким было условие их освобождения.
* * *
Снаружи Жоржу и Ибрагиму открылась какая-то нереальная картина: толпы мужчин медленно, спотыкаясь, выходили из ворот Большой мечети. Склонив головы, они брели по улице, молчаливые, как тени. Их воля была сломлена. Солдаты стояли в стороне, опустив оружие, они молчали, словно не понимали, что здесь происходит. Ни малейшего дуновения ветра. Казалось, у всей страны перехватило дыхание. Из Малой мечети выжившие вытаскивали тела. Засохшая кровь на обезображенных лицах. Солдаты наблюдали, как люди грузят тела на запряженные ослами телеги, чтобы где-то их закопать.
* * *
Когда они добрались до дома Ибрагима, у Жоржа сжалось горло. Что они сделали с женщинами? С детьми? Дверь была приоткрыта. Он позвал, но никто не ответил. Он прошел по пустым комнатам. На столе в гостиной недопитые стаканы. Чайник холодный. Мужчины молча прошли на кухню и набросились на черствый хлеб.
Потом Жорж кинулся в медпункт, надеясь найти там Мариам. По пути он видел, как солдаты стучат во все двери подряд, врываются в дома. В медпункте на полу вплотную друг к другу лежали раненые, которые не могли двигаться. У мертвых лица были закрыты платками. К Жоржу подошли два израильских солдата. Или это были офицеры? Оба одеты в рубашки цвета хаки, никаких знаков отличия Жорж не увидел. Он спросил про Мариам. А они спросили, что он здесь делает. Из палаты вышла бледная от бессонных ночей медсестра и тихо сказала:
– Они отослали ее. Мариам, доктора Исмаила, доктора Хаббаша… Здесь остались только два врача.
– Куда?
Медсестра со страхом посмотрела на солдат.
– Я не знаю.
Она извинилась и исчезла.
* * *
Вернувшись в дом Ибрагима, Жорж услышал громкие голоса. Они доносились не из гостиной, а с заднего двора. Он обнаружил там Ибрагима – тот стоял у колодца. Рядом – два вооруженных солдата. Ибрагим был совершенно голый.
– Вон отсюда! Yalla! – заорал солдат и вскинул винтовку.
Он был крепкий и горластый, его напарник – тщедушный и с виду робкий.
– Оставьте старика в покое, – крикнул Жорж по-арабски.
Он подобрал штаны Ибрагима и протянул старику, чтобы тот мог прикрыться.
– Ты тоже. Вон! – приказал солдат на иврите.
– Куда вон? – спросил Жорж.
– В Рамаллу! К Абдалле!
Он понял,