С одной стороны, бывший абрек прав, и надежный человек (а в том, что Туташхиа будет ему верен, Арсенин не усомнился ни на минуту), владеющий ножом и пистолетом, может пригодиться. Пока что встречи с пиратами на море относились к разряду приключенческих романов да жутких рассказов в портовых управлениях, но где гарантия, что ему будет везти всегда? Море есть море, неизбежны на нем и случайности. Недаром на пароходе хранятся полсотни американских винтовок да десяток револьверов. С другой стороны, мысль о том, что Туташхиа станет со временем умелым и прилежным матросом, ничего, кроме горькой усмешки, не вызывала, да еще и приятель его – Троцкий. Что за птица? На первый взгляд – неумеха-белоручка, но должно же быть в нем что-то такое, отличное от других, что накрепко привязало к нему не склонного к сентиментальности абрека.

Размышляя над этими вопросами, Арсенин мерил шагами свою неширокую каюту, крутя в руках пачку папирос, так и не достав ни одной. Робкий стук в дверь отвлек его от размышлений. Обернувшись, капитан увидел Троцкого, несмело переминающегося с ноги на ногу на пороге каюты.

– Дато сказал, что вы меня видеть хотели, вот я и явился, – несколько сумбурно пробормотал Лев и тут же, спеша сделать свою речь хотя бы отдаленно похожей на рапорт, поправился:

– То есть матрос Троцкий прибыл, значит, по вашему приказанию… – Он на секунду замер, что-то судорожно вспоминая, после чего, окончательно растерявшись, промямлил: – Прибыл я, ваше высокоблагородие, вот…

– То, что все-таки прибыли, радует. А то мне еще в Павловском училище раз и навсегда разъяснили, что являются только привидения, – ухмыльнулся Арсенин, глядя на смущенную физиономию гостя. – Да вы не тушуйтесь, Троцкий, проходите смелее, я не дерусь и не кусаюсь.

Под пристальным и в то же время слегка насмешливым взглядом капитана Троцкий сделал два несмелых шага, после чего замер в нерешительности посреди каюты, не зная, что ему делать дальше. Заметив приглашающий жест Арсенина, он все же присел на табурет и замер, нахохлившись, словно воробей под февральским пронизывающим ветром.

Видя, что самостоятельных действий от матроса не дождешься, капитан изменил прищур глаз с насмешливого на приветливый и произнес участливым тоном:

– Как вы знаете, с нашим общим другом Туташхиа я пообщаться уже успел и о перипетиях вашей нелегкой судьбы некое понятие имею. Вкратце. Дато попросил вашу компанию на берег в Константинополе не ссаживать и оставить на пароходе на весь период плавания. Но окончательного решения, как мне в данной ситуации поступить, я пока не принял. Прежде я хотел бы узнать историю ваших приключений из первоисточника. Надеюсь, вы понимаете, что утаивать что-то, а тем паче врать, в вашем случае не рекомендуется.

– Да все я понимаю, господин капитан, – не поднимая глаз, пробормотал Троцкий. – Только вот с чего начать, не знаю.

– Хотя многие из современных щелкоперов сочтут меня литературным ретроградом, лично я всегда придерживался скучной традиции начинать с начала, – ободряюще улыбнулся Арсенин. – И очень рекомендовал бы начать свое повествование в духе одной весьма уважаемой книги. Ну, помните – «В начале сотворил Бог небо и землю…»

Троцкий, прекрасно понимая, что настоящей его истории капитан ни за что не поверит, попытался настроиться на воспоминания Лопатина. Поерзав на табурете, он, наконец, уловил нужный настрой и, зажав руки между колен, начал рассказ:

– Фамилия моя вовсе и не Троцкий, и звать меня не Львом. Настоящее имя мое – Лопатин Александр, сын Федоров. Родился я июля месяца двадцать третьего числа семьдесят шестого года в городе Мелитополе. Братьев-сестер не имею. Вероисповедания – православного. Батюшка мой – Федор Аристархович, хлебной торговлей занимался, две лавки держал.

Поначалу пересказ биографии давался с большим трудом. Боясь сбиться и ляпнуть что-то не то, никак не совместимое с нынешним временем, Лев буквально выдавливал слово за словом. Но со временем лопатинские воспоминания поглотили его целиком, и о ссоре с отцом, подбившей его на бегство из дома, он рассказал уже без особого труда.

– В девяносто седьмом со мной беда приключилась. Товарищи мои – Рокотов с Шуляевым семь сотен деловым из Ростова проиграли. Бандюганы Васе с Костей разъяснили, что коли через неделю денег не будет, они их в ножи возьмут. Те пару сотен собрали, а где еще пять набрать? Вот они и ко мне на поклон – в долг просить. Долго ли коротко, упросили из отцовской кассы пятьсот рублей взять, пообещав расплатиться в скором времени.

Да только потом я ни их, ни денег больше не увидел. Расплатившись с ростовчанами, Рокотов и Шуляев тут же из Мелитополя уехали. Как на грех, через неделю отцу деньги понадобились, а касса пустая. Ох! И устроил же мне тогда папенька! Думал, убьет. Хотя лучше, наверное, если б убил. В первый раз в жизни отец мне тогда пощечину дал и вором обозвал. Он и вовсе хотел меня из дома выгнать, но пожалел. Мне тогда казалось, что только из-за маминого вмешательства папенька меня дома оставил, только потом уже понял, что и без ее участия все так же случилось бы.

А тогда я от обиды света Божьего не взвидел, думалось мне – не жить больше в отцовском дому. И кроме как из дома сбежать, ничего лучше я не придумал. Казалось, что жизнь я знаю, работы не боюсь, на кусок хлеба в крайнем случае игрой на картах заработаю. Хотелось денег две, а лучше три тысячи заработать и к отцу вернуться, чтоб показать, что и сам всего могу достичь. Тех денег, что у меня имелись, на билет в купейном вагоне хватило, а билет от Мелитополя до Одессы двадцать один целковый стоит. Я до той поры никогда на поезде не ездил, вот и захотелось попробовать сразу по-господски прокатиться. А то, что на новом месте денег в обрез будет, про то не думал. Молод еще был.

Арсенин, услышав последнюю фразу, окинул рассказчика скептичным взглядом, и, видимо, сочтя Троцкого ничуть не похожим на убеленного сединами аксакала, улыбнулся. Лев, не заметив улыбки капитана, а может, не придав ей значения, продолжил свой рассказ:

– В купе со мной попутчики ехали, Петр и Николай, из купеческой семьи Парамоновых, да и сами торговцы не из последних. Слово за слово, решили мы в карты перекинуться на мелкий интерес, как Петр сказал, «по десюнчику за вист». Долго играли, а выигрыш за мной остался. Тут партнеры по игре мне две «катьки» да еще пару сотенных сверху отдают. Я до того таких денег не то что в руках не держал, а даже у папеньки не видел! На мое удивление, с чего такой большой выигрыш, купцы мне и отвечают, что мол, по ставкам и выигрыш, а ставка у нас по десять рублей шла. Вот тут-то я и удивился! – Рассказчик, вспоминая о своем ошеломлении, раскрыл рот и почесал затылок. – Когда мы про ставки договаривались, я «десюнчик» за гривенник посчитал. Попытался я от этих денег отказываться, а братья смеются да удивляются, откуда я такой честный выискался. Деньги они мне все же отдали да наказали впредь, играя, ставку точно узнавать.

Я, когда такую уйму денег в своих руках почуял, подумал к батюшке вернуться, но хотел ведь две тысячи сразу отцу отдать, а если повезет, то и больше. В общем, так до Одессы и доехал.