Быстро умываюсь холодной водой, полощу рот.

Всё-таки мой желудок не принимает пищу “простых смертных”.

Или…

Господи! Я ведь не могла?

Нет, нет, нет!

Какое сегодня число?

Месячных что-то нет давно.

Тошнота частая, слабость неимоверная.

И меня ужасно запахи раздражают. Особенно запах той дурацкой картошки фри. Как будто кто-то сдох у нас в номере под кроватью. И труп вынести забыли.

А потом вспоминаю веселые рассказы Лизки о своей беременности, как её сильно тошнило, как на запахи мутило и она спала сутками напролёт.

В ужасе я почти оседаю на грязный пол как какой-то мешок с соломой.

За голову хватаюсь, присев на корточки, начинаю считать дни, вспоминать, когда я могла пропустить приём таблеток.

Было. Пару раз было… Я просто забыла. Или я вообще могла забеременеть в первую ночь.

У меня нет терпения ждать Мишу. Ну и как я ему скажу? Он меня сразу выбросит вон или прикажет избавиться от ребёнка. Я навлеку на нас беду ещё больше, если Асадов узнает, что я сбежала с его ребёнком в животе. С частичкой его. Его кровью. Его собственностью.

Резко на ноги вскакиваю и вылетаю из номера. Я точно помню, что за углом здания была круглосуточная аптека. Сбежав вниз по ступенькам, вылетаю на улицу и бегу со всех ног, свернув влево.

Точно, как хорошо, что я запомнила. И правда, аптека.

Купив тест, я побежала обратно. Только бы до Мишиного возвращения успеть. Закрываюсь в ванной и разрываю упаковку. Делаю всё, согласно инструкции. А потом жду с ужаснейшим мандражом по всему телу. Я так сильно дрожу, что мне приходится обнять себя руками. Словно здесь температура воздуха как на северном полюсе.

Время вышло.

Я беру в руки тонкую полоску, и… куда-то лечу. Комната кружится, пол и потолок меняются местами, в глазах двоится.

Нет. Не двоится. Это правда!

На тесте появились две четкие, красные полоски.

Вот и добегались…

Поверить не могу!

Я беременна.

От чудовища. Монстра бездушного.

И я не знаю, что мне теперь делать…

Кладу дрожащие руки на живот, мягко его поглаживаю.

Я справлюсь. Мы справимся.

Об аборте не может быть и речи. Это убийство.

Миша примет его. Он меня любит.

А значит и ребёнка полюбит.

Он ведь мой.

И если Миша действительно любит… поймёт.

Я плаваю в каком-то бесконечном трансе, будто наглоталась сильных транквилизаторов на пару со снотворным. Теряю счет времени, утопаю в собственных терзающих разум мыслях, потому что не могу поверить, что я в положении. Вот именно сейчас! Так не вовремя это случилось.

Как вдруг слышу топот за дверью. Стены здесь картонные, поэтому слышно, как “на ладони”. Он все приближается и приближается. Нехорошее предчувствие резко бьёт по сердцу жаром, разливаясь желчью по венам.

Бах! Бах! Бах!

Я вскрикиваю, вскакиваю на ноги, забиваюсь в угол. Не успеваю среагировать. Дверь с грохотом летит вперёд, ударяясь об стену.

В комнату врывается толпа мужчин в чёрных костюмах.

— Вот она!

— Хватайте!

Боже! Только не сейчас…

Мамочка!

Нашли?!

— Нет! Не подходите! Не трогайте! — выбрасываю руки вперёд, вжимаясь в стену и судорожно трясу головой.

Двое мужланов в три широких шага оказываются напротив меня. Под руки хватают и куда-то тащат.

— Обыскать комнаты! Перевернуть всё вверх дном! Живо!

— Господин приказал найти сопляка! Доставить к нему живого или мертвого!

Нет, Миша! Нет!

Я брыкаюсь, отчаянно вырываюсь. Машу руками и ногами, но меня как какого-то мелкого щенка тащат прочь из номера. Оторвав от пола, несут вниз по ступенькам. Перед глазами мелькает темнота. Все происходит слишком быстро.

Меня поймали. Но как они выследили?

Мы ведь аккуратно действовали.

Неужели засветились где-нибудь на камерах?

От Асадова невозможно спрятаться. Он ведь как дьявол. Всюду отыщет, обладая невероятными возможностями.

Я пыталась сбежать дважды. Ну почему так вышло? Почему!

Миша… Я опять его поставила. Они его точно убьют!

Меня зашвыривают на заднее сиденье большого внедорожника, который стоит напротив отеля.

Точнее, их там стоит несколько — целая армия, подчиняющаяся власти чудовища Асадова.

Я сжимаюсь в комок на заднем сиденье, а по бокам меня зажимают мясистые терминаторы.

Вглядевшись в некоторые лица мужланов, я узнаю в них верных псов Асадова, из его личной свиты.

— Мешок! — командует один из них.

— Руки тоже, — добавляет второй.

Я не успеваю что-либо вякнуть, как мне на голову надевают душный черный мешок, а запястья быстро связывают верёвкой.

— Сиди тихо, — зло предупреждают. — Если жизнь дорога. И жизнь твоего сосунка!

И я сижу. Просто сижу и молюсь, задыхаясь от слёз, от неизвестности.

Проходит несколько минут, которые кажутся мне безжалостной пыткой, я слышу щелчок замка, а потом голос одного из верзил:

— Не нашли. Нет нигде ублюдка.

— Хорошо искали?

— Да все комнаты перерыли в этом гадюшнике, все кварталы вдоль и поперёк прочесали. Будто в воздухе растворился.

— Понял. Тогда оставляем несколько ребят, пусть подежурят, может гниль объявится.

— А с этой что?

Я вся кукожусь от страха, всхлипывая.

— Босс приказал к нему доставить. Целой и невредимой.

— Ясно. Значит поехали.

Дверь хлопает. Заводится двигатель.

Внедорожник газует, срываясь с места, а я отчаянно молюсь, повторяя в уме снова и снова, снова и снова:

“Хоть бы они не нашли Мишу… Боже, пожалуйста!”

* * *

Так проходит несколько часов. Вот-вот и я задохнусь. Свежего воздуха катастрофически не хватает, запястья ноют и пульсируют от вязи тугими верёвками, мышцы затекли, а ног я вообще не чувствую. И вижу сплошную темноту. Несколько раз машина останавливалась, меня выводили на улицу, позволяя справить нужду, немного подышать свежим воздухом. При других обстоятельствах я бы никогда не присела под кустиком, будучи леди, но выбора нет. Со мной сейчас обращаться не лучше, чем с бродячей собакой, которой уготована участь быть утилизированной.