Рано утром снова раздули угли и набросали сверху веток, Норберт сообщил хмуро, что второй пленник тоже умер, его даже и не пытали как следует. Тело осталось человеческим, и вообще с обоими ничего не произошло, пару часов уже лежат, задубели.

— Заройте, — посоветовал я, — а то птицы отравятся. Или, хуже того, сами станут не совсем птицами.

Он перекрестился.

— Господи…

Позавтракали в молчании, Лиутгарда все больше, как вижу, привыкает, что правая грудь обнажена, да и воины Норберта уже принимают эту роскошь как данность, что не мешает им смотреть на нее с восторгом и со всех ног бросаться выполнять любое пожелание.

Я помалкивал, погруженный в стратегические думы, а Норберт властным движением длани послал своих людей в седла, сам еще раз поклонился принцессе и особенно легко вскочил на коня, красуясь каждым движением, вот уж чего я не ожидал от всегда сурового и до не могу сдержанного вожака легкой конницы.

Согласно его статусу командующего легкой кавалерией, он поехал с нами третьим впереди отряда, я вообще должен бы в середине, но Лиутгарда тоже принцесса, а главное — еще какая, потому она гордо и красиво оставалась на своем месте, а мы с Норбертом двигались справа и слева.

Он изо всех сил старался смотреть только вперед, но глазные яблоки то и дело сами поворачиваются в орбитах, устремляя взор на принцессу, естественно, теперь самую прекрасную из всех принцесс на свете.

Я постепенно ускорял бег Зайчика, поглядывая на коня Норберта, тот послушно перешел с рыси в галоп, затем в карьер, я зафиксировал скорость, покосился на раскрасневшуюся от быстрой скачки принцессу.

— Ваше высочество?

Она ответила живо и с явным облегчением.

— Принц?

— Как вы?

Она поняла вопрос, даже не повела бровью в сторону Норберта, но в голосе звучала радость:

— Раз не умерла, то все… в порядке!

— Отличные новости, — одобрил я. — А как вы вообще планируете с фрейлинами? Алиенора мчалась во главе целого отряда фрейлин!

Она чуть повела глазом в сторону Норберта, говорить нужно так, чтобы он не понял, ответила навстречу ветру и грохоту копыт:

— Думаю, со мной рискнут двое, от силы — трое. Хотя, конечно, у меня фрейлин двенадцать, как и положено принцессе.

— И как, — поинтересовался я, — они последуют с вами и в бой?

— Думаю, да…

— Как и вы?

Она отвела взгляд в сторону, жаркий румянец, полыхавший на ее щеках, разгорелся еще ярче.

— Вы имеете в виду…

— Именно, — подтвердил я.

Румянец разлился шире, алый цвет начал медленно подниматься к скулам.

— Вряд ли они решатся…

— Но вы им рассказали?

На ее щеках румянец уже не румянец, а багровое зарево, даже начало сползать на шею.

— Да…

— Они отказались?

— Не наотрез, — ответила она, пряча взгляд, — но сказали, что никогда не решатся.

Я сказал утешающе:

— Видно будет. Когда начинается схватка, все мы меняемся. Трус становится еще трусливее, а храбрец храбрее… но иногда все случается наоборот.

Норберт, догадавшись, что мы обмениваемся полузашифрованными репликами, делал вид, что ничего не слышит, время от времени оглядывался на свой отряд, что плотной массой мчится позади, не отставая.

Через пару часов бешеной скачки один из разъездов Норберта примчался, бодро вздымая пыль, старший что-то прокричал ему в ухо, и снова все трое унеслись в степь.

Я посмотрел с вопросом на Норберта, тот сказал со вздохом:

— Замечено войско вартгенских лордов. Идут быстро, но еще далековато. Пожалуй, там одни рыцари и тяжелая конница. Обоз и вовсе отстал так, что будь вблизи хоть какие-то отряды противника…

Я подумал, поколебался.

— Видимо, самое разумное, выехать им навстречу..

Он скривился.

— Стоит ли?.. Вы — принц. И не только, как все мы понимаем. В том числе и те лорды.

— Уважение никогда не лишне выказать, — ответил я, — даже лишний раз. Им это льстит. Заодно решим, кто какую сторону Бриттии будет защищать.

— А они послушают?

— Сами и решат, — ответил я. — Главное, чтобы занялись этим вопросом.

Он ухмыльнулся.

— А решат не так, то сами и виноваты?

— Я же политик, — напомнил я.

— Я поеду с вами, — сказал он твердо.

Лиутгарда произнесла уверенно и непререкаемо:

— Я тоже. С нашими конями это не будет слишком долгая прогулка.

Норберт посмотрел на ее прекрасную белоснежную кобылку с великим сомнением.

— Надеюсь.

Мы повернули коней, он взмахом руки разделил свой отряд пополам, одну часть послал в сторону Бриттии, а другой велел держаться за нами.

Я двинулся впереди в ту сторону, откуда должны показаться вартгенские лорды с войском, а в голове назойливо стучит расхожая фраза дураков, что политика, дескать, грязное дело. Ну, говорят же так все, значит — грязное. И я сейчас все больше погружаюсь в это грязное дело.

Но в самом ли деле это грязное? И почему именно политика, а не, скажем, наука, искусство, литература, орошение земель?

А потому что при орошении земель человек работает с землей и водой, в науке с физикой или там химией, что хоть иногда и дурно пахнут, но никто не скажет, что химия — грязное дело. То же самое и к искусству…

А вот политика, да… И все потому, что политика работает с людьми, а люди — грязненькие. Очень. Дико грязные. Отвратительные. И непредсказуемые. Пообещают одно, а сделают другое. Это не электричество, с которым хоть все непонятно, но точно известно, как и в каких случаях себя ведет.

Золотарь, что вывозит в бочках из выгребных ям сокровище, весь пропитывается этим запахом, так же и политик навсегда теряет чистый взгляд всем верящего человека. Он работает с выгребной ямой, именуемой человечеством, это самое трудное и неблагодарное, чем большинство заниматься не хотят, предпочитая науку, искусство или красивое управление гильдией или производством сукна, однако те, кто занимается политикой, то есть управлением людьми, и должны оказываться на самом верху пирамиды, так как люди, а не птички Божьи творят все материальные и духовные блага, начинают войны и строят Храм Царства Небесного на земле.

И от политика зависит, будут они воевать или строить…

Мы шли на достаточной скорости, я весь погрузился в думы, меня старались не беспокоить. Но как только впереди заклубилась пыль и Бобик ринулся вперед, я очнулся и, велев ему строго оставаться с нами, не все вартгенцы с этим чудовищем знакомы, привстал в стременах и посмотрел в то желтое облачко, что двигается в нашу сторону.