Антемий молчал. Мессий не смел даже сглотнуть, голос императора завораживал.

— Все было настолько реально… Очнувшись в своей постели, я не поверил, что еще жив. И я плакал от счастья. И благодарил богов за чудесное избавление.

Префект откашлялся.

— Это всего лишь сон, друг. Так не было и не будет уже никогда. Рицимер мертв, а Гундобад вскоре последует за ним.

— Да. Будем верить. Но выпьем же еще!

Мессий заметил, как тряслись руки императора, когда он разливал вино.

— Кстати, в том моем сне я видел и Олибрия. Мерзавец принимал пурпур из рук Рицимера! Завтра я поговорю с ним. Он, верно, заждался в своей тюрьме! Но что это я! Разве так принимают гостей?! Ешь, друг Мессий! Рабов я отослал, чтоб не мешали нашему разговору, так что придется уж нам самим обойтись как-нибудь.

Мессий с облегчением принялся за еду. Жареная свинина была восхитительна, да и оливки пришлись очень кстати.

— А ведь я заметил, что ты помянул богов. Такое случалось и раньше, но очень давно. И еще — на твоем столе лежит знакомый свиток, раньше его там не было. Это же Прокл? «Возражения против христиан», если не ошибаюсь?

— Ты многое замечаешь, друг Мессий! Надеюсь…

— Я не болтлив, как ты знаешь. Но ты вступаешь на опасный путь. Надеюсь, это не путь Юлиана? Нынче не те времена.

— Я должен разобраться, что происходит в моей душе. И время для этого всегда подходяще. Но ты знаешь меня, на делах государства это не отразится. А вот о них-то нам с тобой и следует поговорить. Пока мы были в осаде, мне было не до того, но теперь все изменилось, и дел оказалось невпроворот.

— Гундобад…

Антемий едва заметно вздрогнул, но ответил твердо:

— Изменник меня не заботит. С ним пусть разбирается Красс, и я не сомневаюсь, он с ним покончит. Не те у бургунда силы, чтобы бросать нам вызов. Без Рицимера он никто. Но если походы и битвы я предоставил Крассу, то дипломатия — моя забота.

— Не начать ли с Константинополя? Ты же знаешь, что Паулин покинул Рим. Как думаешь, куда он направился?

— Тут и думать нечего. Едет ко Льву жаловаться и возводить на меня клевету. Но мы постараемся его упредить.

— Надо бы послать ко двору надежного человека. Следует известить Льва Фракийца о том, что случилось у нас. И подать все в выгодном свете.

Антемий пожал плечами и выплюнул оливку.

— Восток не так уж сильно меня заботит. Что Лев? Он будет рад, узнав, что Рим по-прежнему в надежных руках. К тому же мы с ним вроде как родственники. А на наветы Паулина найдется, чем ответить. У нас тоже есть сторонники при восточном дворе.

— Там твои сыновья. Мы ведь уже говорили об этом. При определенных обстоятельствах это может сыграть против тебя.

— Лев не пойдет на это! Он простой солдафон, но какие-то понятия о чести у него остались. Иногда я думаю, что, отправляя меня сюда, он ими и руководствовался. Хоть так хотел исправить несправедливость, когда Аспар усадил его на трон, который был мой по праву.

— Опасные речи.

— Это чем же? Разве я его подданный? Не забывай, друг, я император Рима! Но, впрочем, все это между нами, не более. На показ мы будем другими и, пожалуй, сыграем в открытую. Я отправлю к нему посольство. С дарами, рассказом о чудесном избавлении от Рицимера и просьбой отпустить ко мне Ромула и Антемия. Маркиан мне нужнее там.

— Вот теперь узнаю своего друга и императора! Долой дурные сны, да здравствует здравый смысл!

Антемий рассмеялся.

— Ты много пьешь, друг Мессий. Разбавь вино… Сейчас нам важнее Галлия. Война не окончена, не сегодня-завтра Эврих ударит. И удар его будет страшен. Что Гундобад! Но потери Галлии допустить нельзя.

— Полемий — истинный римлянин. Он не позволит…

— У Полемия нет военной силы. Если бы даже он решился противостоять Эвриху, как он сумеет увлечь провинции? Не имея надежды, они не станут сражаться. В Галлии разброд и шатания. А кое-кто, несомненно, намерен переметнуться к готам.

— Надо как можно скорее дать им знать, что случилось у нас.

— Верно. И лучше, если галльские аристократы услышат это от тех, кому доверяют. Кто из галльских семей сейчас в Риме?

— Есть несколько юношей.

— Немедленно разыскать. Они отправятся с моими людьми. Своим они быстрее поверят. И если мы удержим Галлию, если только удержим…

Мессий был рад. Перед ним был прежний Антемий. Такой, каким он знал его до трагического вандальского похода и гибели сына.

Они сидели еще долго, пили вино, вспоминали прежнюю жизнь, строили планы, а на следующий день из Рима выехало два отряда. Один, с богатыми дарами, неспешно двинулся к Брундизию, другой, нещадно гоня коней, помчался в гавань Остии, спеша на корабль, идущий в Массилию и Арелат.

Шел четвертый день с тех пор, как пять легионов под командованием Красса ушли на север по Старой Фламиниевой дороге. Оставшиеся в лагере под стенами Рима воины двух легионов волновались, ожидая вестей о битве. В глубине души волновался и Кассий, хотя в поражение Красса он не верил. С императором были такие опытные военачальники, как Октавий и Варгунтий, а кроме того, превосходящая варваров численностью, выучкой и дисциплиной римская армия просто не могла быть разбита. Но что-то все же не давало покоя, может быть, крепнущая уверенность, что судьбы всех римлян, волею случая оказавшихся в чужом времени, теперь неразрывно связаны. В последнее время Кассий чувствовал личную ответственность за каждого легионера, как никогда раньше вникал в их заботы и нужды, требовал от каждого военного трибуна и центуриона неукоснительного исполнения своих обязанностей.

Солдаты разделяли его чувства. Кассий с удовлетворением замечал, как крепнет их боевой дух. Были, к сожалению, и исключения. Уже на следующий день после ухода Красса из легионов дезертировали несколько человек. Пятеро вскоре вернулись, униженно моля о прощении. За несколько дней прокутив полученное жалованье в тавернах и лупанарах, они обнаружили, что остались в одиночестве посреди чужого города, вовсе не так уж похожего на их Рим, как казалось им в пьяном угаре. Кассий приказал сечь их прутьями на глазах товарищей, произнес перед выстроенными легионами речь, в которой живописал жалкую долю дезертиров и призывал к сплочению перед лицом общей доли. Незадачливых беглецов он простил, поклявшись богами, что терпит такое в последний раз, всех же, кому мало их примера, в дальнейшем ждет суровое наказание по всей строгости римских законов. К досаде Кассия, безнаказанными остались более десятка дезертиров, следы которых так и не удалось найти. Впрочем, таких отщепенцев было мало. Солдаты хорошо понимали, что только держась вместе они представляют собой силу, с которой будут считаться. Больше подобных случаев не было.

Однако если легионеры и не помышляли о дезертирстве, это не ограждало войско от опасностей, которые таит в себе расположение лагеря вблизи такого большого города, как Рим, неся с собой неизбежное падение дисциплины. Зная об этом, Кассий решительно взялся за дело. Дав солдатам день отдыха после битвы, он возобновил военные упражнения. Квестор не гнушался лично проверять посты, наблюдал за тренировками легионеров, сам беседовал с новобранцами, стремясь отсеять ненадежных. По его заказу мастерские Рима работали день и ночь, производя доспехи, оружие и щиты — Кассий предполагал, доукомплектовав свои легионы, приступить к набору новых из римских граждан, желающих поступить на военную службу. Впереди их ждала большая война в Галлии, и здесь каждый солдат будет на счету, Крассу пригодятся обученные резервы.