– Расскажите нам про то утро, когда произошло несчастье, – попросил прокурор.

– Было часов, наверно, около восьми, когда я вышла из палатки, сходила к ручью и уселась неподалеку от тропы, ведущей на скалодром. Я любовалась погожим утром и потирала ушибленное накануне колено, подумывая, не стоит ли мне сегодня отказаться от тренировки. Мои мысли были прерваны чьими-то быстрыми шагами. Кто-то шел по дорожке. Как оказалось, это была Данилевская. Еще тогда ее поведение мне показалось странным…

– Что вы имеете в виду?

– Она была какой-то необычной, оживленной сверх меры. Казалось, что кто-то хорошенько встряхнул ее и она очнулась от своего вечного депрессивного состояния, в котором находилась все эти дни. Глаза ее блестели. Она была возбуждена. Увидев меня, она дернулась от неожиданности, словно хотела вернуться, но тут же передумала. «Привет! Куда путь держишь?» – спросила я, окидывая ее быстрым взглядом. «Покорять вершину», – сказала она непривычно бодрым голосом. «Ну, валяй! – сказала я. – По-моему, там Крапивина уже с утра ползает». – «Вот и отлично. Она как раз хотела взять надо мной шефство», – сказала Диана и двинулась вверх по тропе. Я очень удивилась! Потому что еще накануне слышала, как Ольга резко выговаривала нашему инструктору по поводу того, что ее не интересует Данилевская. Странно, что она так внезапно решила дать урок профессионального мастерства бывшей подруге.

– Когда же Данилевская возвратилась?

– О! Прошло, я думаю, около часа, когда она вбежала в лагерь. Ее было не узнать. Она дрожала как осиновый лист. «Что с тобой?» – спросил кто-то из ребят. Но она опять повела себя странно. Вместо того чтобы сразу же сообщить нам о случившемся, она уселась у стола, где стоял завтрак, схватила первую попавшуюся кружку, опустошила ее. Посидела еще несколько минут, а потом заплакала. Мы едва сумели разобрать, в чем дело. Понятно, потом уже на нее мало кто обращал внимание. Все ринулись на место происшествия. Крапивину обнаружили у подножия скалы. Это… было ужасно!

– Скажите, сколько времени занимает дорога от места происшествия до вашего лагеря?

– Минут, я думаю, пять-семь, не больше!

– Значит, подсудимая находилась на скале где-то сорок минут, так, что ли? – переспросил прокурор, производя нехитрые арифметические расчеты. – Чем же она там занималась?

– Да, мне это тоже показалось странным. Она была там слишком долго для того, чтобы просто обнаружить тело, – сделала вывод аспирантка. – Неоправданно долго!

– Протест, Ваша честь, – опомнилась Дубровская. – Субъективное мнение свидетеля!

– Мы это учтем, – кивнул судья. – Будут еще вопросы?

– Кто такая Мария? – начала допрос Дубровская.

– Помощница поварихи.

– Мы это уже слышали. Охарактеризуйте женщину.

Свидетельница пожала плечами:

– Да ничего особенного. Прилежная, работящая, немногословная.

– Меня интересует другое. Почему все ваши ребята покатывались со смеху, когда женщина вам говорила такие страшные вещи? Почему никто из вас не предпринял меры? Почему не позвонили в милицию? Почему, в конце концов, не поговорили с Ольгой? Это что вам, шутки?

– Да какие шутки?! Мы просто не восприняли ее слова всерьез!

– А почему вы не восприняли ее слова всерьез?

– Да это же казалось абсурдом! Кроме того, эта Мария была немного странная…

– Не много ли странных личностей у вас собралось в лагере?

– Но Мария и в самом деле была странная! Она была немного не в себе. Нам об ее одержимости скалолазанием рассказывали инструктора. Вот она и проводила в горном лагере смену за сменой, только чтобы быть поближе к любимому виду спорта: готовила, чистила котелки, убирала территорию. Незаменимый в своем роде человек.

– Значит, инструктора говорили о том, что Мария психически больна? – вкрадчиво спрашивала Дубровская.

– Протест, Ваша честь! – взвился прокурор, недовольный тем, что свидетеля уличили в ссылке на показания душевнобольного лица. – Свидетель – не врач, она не может ставить диагноз!

– Но, Ваша честь! Защита не просила свидетеля ставить диагноз, – возразила Елизавета. – Нас интересовало мнение инструкторов на этот счет.

– Инструктора – тоже не врачи! – не уступал прокурор.

– Сдаюсь! – произнесла Дубровская, но что-то в ее тоне насторожило обвинителя. Наверняка его приторный привкус. – Но я вынуждена просить государственного обвинителя представить нам в суд этого свидетеля, повариху Марию!

– Государственный обвинитель готов представить указанного свидетеля суду? – спросил судья мирным тоном, словно не понимая причины этой шумной возни между прокурором и защитником.

– Ваша честь, пока это невозможно. Есть объективные трудности. Женщина куда-то исчезла…

– Значит, это сделать невозможно?

– Боюсь, пока нет, – проговорил прокурор, присаживаясь на свое место с видом оскорбленной добродетели.

– Еще вопросы будут, защитник?

– Да, Ваша честь! Благодарю, Ваша честь! – Дубровская опять повернулась к свидетельнице. – Когда вы говорили с Данилевской, были ли у вас на руке часы?

– Часы?!

– Ну, конечно! Засекали ли вы специально время для того, чтобы узнать, сколько времени она провела на скале?

– Что за ерунда? Нет, конечно.

– Так чем же вы руководствовались, давая показания?

– Своим чувством времени, конечно!

– И как оно, ваше чувство времени?

– Пока не подводило.

– Отлично. Тогда скажите, как долго я веду ваш допрос?

У свидетельницы сделался озадаченный вид.

– Минут сорок, наверно.

Дубровская подняла рукав, демонстрируя часы на своей руке.

– А я вот не стала полагаться на свои чувства, а просто засекла время. Мой допрос занял двадцать минут. Вы ошиблись вдвое! Больше нет вопросов, Ваша честь.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивал Максимов, заглядывая в глаза жены. – Гляди, ты такая бледная. Да и руки у тебя холодные.

– Ерунда! – отмахивалась Диана, слабо улыбаясь. – Это все с непривычки. Первый день процесса кого угодно свалит с ног. Вот увидишь, все еще наладится.

– Правда? – недоверчиво переспрашивал он. – А что говорит адвокат? И вообще, что там происходит? Очень некстати меня выдворили из зала. Мне стоило бы помолчать.

– Пустяки! Ты ничем мне сейчас не поможешь. Только изведешься без меры, да и меня взвинтишь. Все идет по плану.

Но Максимов не собирался верить ей на слово. Он пытливо вглядывался в лица проходящих мимо людей, пытаясь угадать, в чью сторону склоняется чаша весов правосудия. Чьи доводы весомее: защиты или обвинения? Но, как он ни старался, ничего конкретного из своих собственных наблюдений он не вынес. Прокурор прошел мимо него, насвистывая какую-то не слишком веселую мелодию, что Максимов поначалу растолковал как добрый знак. Но затем, увидев Максимова, прокурор хмыкнул и, произнеся загадочное: «А-а! Это муж», удалился за стеклянные двери. Потом мимо промчалась несерьезная девчонка-секретарь, поправляя на ходу застежку на модной босоножке. Ей определенно не было дела до того, в какую сторону двигался процесс. Она улыбнулась Павлу, как старому знакомому. «Больше не суйтесь в зал, пока вас не вызовут. Иначе судья нам свернет шеи», – сказала она скороговоркой, хотя по интонации было видно, что она особо не верит в кровожадные наклонности судьи. С журналистами было еще хуже. Они не собирались делать прогнозы финала судебного поединка. Вместо этого они хотели задать ему миллион вопросов.