все узнаю. А пока буду делать то, для чего я здесь, буду готовить вас к обретению истины.

Уоллесу хотелось верить ему. Но мысль о двери, которую ему предстояло увидеть, ужасала его. По телу у него побежали мурашки, и он поспешил отвлечься единственным известным ему способом:

– Как случилось, что вы стали перевозчиком?

– Уф, – выдохнул Хьюго, хотя Уоллес не думал, что смог обмануть его. – Вот так прямо в лоб?

– Почему нет?

– Почему нет, – эхом отозвался Хьюго. – Случайно, если вы можете в это поверить.

Он не мог. Совершенно не мог.

– Вы случайно стали тем, кто помогает призракам перейти в… куда бы там ни было?

– Ну, если так сформулировать, то я понимаю, до чего же нелепо это звучит.

– Но это же ваши собственные слова!

Хьюго посмотрел на него. Уоллес не стал отводить взгляд. Это оказалось проще, чем он думал.

– Умерли мои родители.

– Простите, – сказал Уоллес, обнаруживший, что извинения даются ему теперь куда легче.

Хьюго отмахнулся от него:

– Спасибо, но вам нет нужды извиняться за это.

– Вам полагалось ответить именно так.

– Да. Интересно, почему? Вы действительно попросили прощения?

– Я… наверное.

Хьюго кивнул:

– Хорошо. Я все еще жил дома. Вырос я в нескольких милях отсюда. Вы вчера, во время вашего небольшого приключения, должны были миновать мой дом.

Уоллес не знал, следует ему извиниться еще раз или нет, и потому промолчал.

– Это произошло быстро, – продолжал Хьюго, глядя в темноту. Его руки свешивались с перил веранды. – Дороги были скользкими. Весь день шел дождь со снегом, а мама с папой отправились на свидание. Они хотели было остаться дома, но я отговорил их, сказав, чтобы они просто были осторожны. Они много работали, и я считал, что они могут немного развеяться, что они заслужили это, понимаете? И я настоял на том, чтобы они поехали. – Он покачал головой: – Я не… это так странно. Я не знал, что вижу их в последний раз – такими, какими они были тогда. Отец сжал мое плечо, а мама поцеловала в щеку. Я проворчал, что я больше не ребенок. Они засмеялись и ответили, что я навсегда останусь для них маленьким мальчиком, даже если давно вырос. Они погибли. Машина заскользила на льду и вылетела с дороги. И перевернулась. Мне сказали, все было кончено в одно мгновение. И иногда мне кажется, что то мгновение все еще длится.

– Черт, – выдохнул Уоллес.

– Я заснул на диване. А проснулся, потому что кто-то стоял надо мной. Я открыл глаза, и… это были они. Просто стояли и смотрели на меня, нарядно одетые. Папа терпеть не мог галстук, говорил, он в нем задыхается. Но мама все-таки заставила папу повязать его, сказав, что он в нем ужасно красивый. Я спросил у них, который час. И знаете, что они ответили?

Уоллес отрицательно покачал головой.

Хьюго засмеялся сквозь готовые выступить на глазах слезы.

– Ничего. Они ничего мне не сказали. Мне казалось, они мерцают, и я решил, что сплю. А затем появился Жнец.

– Ничего себе.

– Да. Это было… Что-то с чем-то. Он взял моих родителей за руки, и я потребовал от него ответа, кто он и какого черта делает в нашем доме. Никогда не забуду его взгляда – он был донельзя шокирован. Я не должен был видеть его.

– А почему видели?

– Не знаю, – признался Хьюго. – Я не такой, как Мэй. И никогда прежде не видел призраков или кого-то вроде. И никогда не отличался тем осязанием, тем зрением, что делают людей подобными Мэй. Я был просто… собой. Я попытался ухватиться за родителей, оттащить их от незнакомца, но мои руки прошли сквозь них. Тогда я переключился на Жнеца, и на какое-то мгновение это сработало. Я почувствовал его. Это было похоже на взорвавшийся в голове фейерверк, на яркие вспышки. Было больно. К тому времени, как мое зрение прояснилось, они исчезли. Я пытался убедить себя, что случившееся – всего лишь плод моего воображения, но десять минут спустя в дверь постучали, и, увидев полицейских, я понял, что все это происходит не только у меня в голове. Полицейские сообщили мне известие, которого я не желал слышать. Я сказал им, что это ошибка, что это должна быть ошибка. Кричал, чтобы они убирались к черту. Вскоре пришел дедушка, и я стал умолять его сказать мне правду. Он сказал.

– Сколько вам было?

– Двадцать пять.

– О боже.

– Да. Было… тяжело. А потом ко мне пришел Руководитель. – Его голос стал немного жестче. – Через три дня после похорон. Я разбирал родительские вещи, решая, что отдать на благотворительность, и тут появился он. Он… рассказал мне… много о чем. О жизни и смерти. О том, что они образуют цикл, который не заканчивается и никогда не закончится. Горе, сказал он, – это катализатор. Преображение. А потом предложил мне работу.

– И вы согласились? Вы поверили ему?

Хьюго кивнул:

– Руководитель обладает многими качествами, большинству которых я даже не могу подобрать названий. Но он не лжец. Говорит только правду, даже если мы не желаем ее слышать. Я не сразу смог доверять ему. Не знаю даже, доверяю ли сейчас. Но он показал мне вещи, которые я считал невозможными. В смерти есть своя красота. Мы не видим ее, потому что не хотим. И в этом есть свой смысл. Зачем сосредотачиваться на чем-то, уносящем нас от всего знакомого и привычного. Как понять, что способны увидеть далеко не все?

– Я не знаю ответов на эти вопросы, – признался Уоллес. – Ни на один из них. – И это тревожило его – он чувствовал, что ответы вертятся у него на языке.

– Вера, – сказал Хьюго, и Уоллес застонал. – Не надо. Я говорю не о религии или Боге, или о чем там еще вы могли подумать. Вера не всегда… она не только про это. Я не могу склонить вас к ней, даже если вам кажется, будто я пытаюсь сделать именно это.

– А разве это не так? – спросил Уоллес, стараясь говорить спокойно. – Вы пытаетесь заставить меня поверить во что-то такое, во что я верить не хочу.

– Почему, как вы считаете?

Уоллес не знал почему.

Хьюго, похоже, решил оставить эту тему.

– Руководитель сказал, что я бескорыстен, и именно поэтому он обратил на меня свое внимание. Он видит это во мне. Я рассмеялся ему в лицо. Как я мог быть бескорыстным, если отдал бы все на свете, чтобы вернуть их? Я сказал ему, что, если бы он поставил передо мной родителей и какого-нибудь