Основные доходы золотоордынские ханы имели за счет отчислений от торговли по Волге. «Поход свой Тохтамыш начал с того, что отправил передовой отряд татарского войска в Болгары, где и приказал не только перебить русских купцов, но и захватить с товарами все их суда, полагая, что это будет большая добыча. Между прочим, факт этот интересен еще и тем, что в руках русских, а не ордынских купцов была волжская торговля и торговое судоходство» (Б. Д. Греков, А. Ю. Якубовский, «Золотая Орда и ее падение»). Думаю, что словами Грекова и Якубовского о принадлежности волжской торговли «русским рукам» пренебрегать не стоит. Кстати, почему взбеленился? Может, купцы не заплатили налоги, или заплатили, но не тому?

«Однако уже в первые десятилетия после „Батыева погрома“ прослеживается особенность, характерная для последующей историографии монгольского нашествия: стремление подчинить освещение событий непосредственным политическим целям. При анализе летописных записей о нашествии Батыя в различных сводах заметно различное отношение летописцев к событиям. Если в южнорусской летописи (Ипатьевская летопись) всячески подчеркивалась жестокость монголов и их вероломство (многочисленные упоминания о татарской „льсти“), красочно описывалась оборона русских городов (Козельска, Киева и других), то суздальский летописец (Лаврентьевская летопись), отражавший примирительную по отношению к Орде политику северорусских князей, повествует о нашествии Батыя более сдержанно и лояльно. Лаврентьевская летопись совершенно не упоминает о вероломстве монголо– татар, настойчиво проводит мысль о невозможности сопротивления завоевателям (с этой целью, вероятно, было совершенно упущено известие о героическом сопротивлении Козельска и ряда южнорусских городов), а в дальнейшем отмечает, что ордынские ханы принимали явившихся с покорностью русских князей „с честью“ и отпускали „много почтивше“.

Примирительное отношение к татарскому владычеству, отражавшее реальную политику русских князей, было вообще характерно для летописцев в первые полтора века после нашествия Батыя; только в годы, когда в Орде происходили смуты, в летописях появлялись обличавшие иго записи (например, под 1262 и 1409 гг.)» (В. В. Каргалов, «Внешнеполитические факторы развития Феодальной Руси»).

«Заботливость великих князей о ведении записей своего княжения и составление новых редакций „Летописца великого русского“ после смерти каждого Великого князя совпадают по времени с тою борьбою за Великое княжение и за великокняжеский титул, которая разгорелась особенно сильно и длительно тянулась в XIV в. Это дает право предполагать, что летописание теперь служит историческим доказательством при спорах князей перед ханом о Великом княжении и что летописцы сопутствуют князьям в их поездках в Орду. Такое предположение находит себе подтверждение в прямом указании летописей. Под 1432 г. в Симеоновской летописи можно прочитать подробное изложение хода борьбы за великое княжение в Орде между Юрием Дмитриевичем и Василием Васильевичем, причем: „царь же повеле своим князем судити князей русскых и многа пря бысть межи их; князь великий по отечеству и по дедству искаше стола своего, князь же Юрьи летописци старыми спискы и духовною отца своего великого князя Дмитриа“. Значит, в Орду не только возили наши летописные тексты, но и выбирали разные редакции этих текстов, конечно, старыми редакциями („старыми спискы“) опорочивая работу редакторов современных.

То обстоятельство, что летописные своды вывозятся, как исторические справки, во внешние распорядительные центры, где текст их подвергается страстным спорам и толкованиям, налагало на летописное изложение этого времени печать точности в передаче старых текстов, полагало предел редакторским искажениям. Дело резко меняется с момента отпадения этой прикладной стороны летописания. Гибель Византии и свержение татарского ига резко сказываются на летописных текстах той поры, так как Москва начинает переработку летописных материалов в духе торжествующего московского единодержавия, предназначая уже теперь это чтение Для политического воспитания подданных. Переработка эта, любопытная для характеристики политических взглядов и вкусов своего времени, но гибельная для точности передачи старых летописных текстов, захватывает не только московское великокняжеское летописание, но и летописание всех других феодальных центров. Нет никакого сомнения, что при поглощении Москвою того или иного княжества в числе прочих унизительных подробностей этого поглощения, как срытие крепостей, увоз в Москву исторических и культовых ценностей, было пресечение местного летописания как признака самостоятельной политической жизни и уничтожение официальных экземпляров этого летописания. Только так можно себе объяснить, что, несмотря на значительное число летописных центров древности, одна Москва теперь предстоит перед нами в своем официальном летописании, а все прочие местные летописцы сохранились до нас или в составе московских сводов, или в частных списках, причем только в исключительных случаях не прошедших московской обработки» (М. Д. Приселков, «История русского летописания XI–XV ее.», http://www.russiancity.ru).

Как видно, к русским летописям следует подходить с большой осторожностью. Не случайно в трудах историков большое значение отводится сторонним источникам, в частности восточным. Обратим свое внимание на Джувейни и Вассафа.

Ала-ад-дин Ата-мелик Джувейни, из округа Джувейн в Хорасане, родился в 1226 г. и с молодых лет находился на службе у монгольских правителей Хорасана, которым служил уже его отец; несколько раз он ездил в Монголию, Уйгурию и Мавераннахр. С 1256 г. находился на службе у Хулагу-хана, который назначил его в 1259 г. губернатором Багдада, Ирака и Хузистана. В этой должности он находился и при Абака-хане до 1282 г. Умер Джувейни 5 марта 1283 г. Его сочинение «История завоевателя мира» – «Тарих-и-джехангуша» – начато в 1252–1253 годах и закончено в 1260 г. Оно состоит из трех частей: 1) истории монголов от первых походов Чингизхана до смерти Гуюкхана (1248); 2) истории хорезмшахов и монгольских наместников Хорасана до 1258 г.; 3) продолжения истории монголов до 1257 г. и истории исмаилитов в Иране. Для истории монгольских завоеваний Джувейни пользовался устными рассказами участников, многие события второй четверти XIII века были ему известны по официальным документам, а во многих он участвовал лично. Сочинение Джувейни было использовано Рашид-ад-дином и Вассафом и было использовано затем почти всеми персидскими, арабскими и турецкими историками, которые часто буквально повторяют рассказы Джувейни.

Выдержки из Джувейни.

«О Туши и делах его и о вступлении Бату на место его. Когда Туши, старший сын Чингиз-хана, прибыл к нему, к пределам Кулан-баши, и оттуда ушел назад, настал (для него) заповедный срок. У него были следующие 7 сыновей: Бамхал, Хорду, Бату, Шибакан, Тангут, Берке и Беркечар; эти семь уже достигли степени независимости. Бату сделался наместником отца и стал руководителем царства и (своих) братьев. Когда каан (Угетай) воссел на престол (монгольского) царства, он (Бату) подчинил и покорил сплошь все те края, которые были по соседству его: остальную часть (земли) кипчаков, аланов, асов, русов и другие страны, как то: Булгар, М. к. с. и другие. В своем становище, которое находится в пределах Итиля, Бату устроил местопребывание и построил город, который называют Сараем. Власть его распространялась на все владения. Он был государем, который не придерживался никакой веры и секты, он их считал только способом познания божества и не был последователем ни одной из сект и религиозных учений. Исчислить дары и щедроты его да измерить великодушие и щедрость его невозможно. Государи соседние, властители (разных) стран света и другие (лица) приходили к нему на поклон. Подносившиеся подарки, являвшиеся запасом долгого времени, еще прежде, чем они могли поступить в казну, он целиком раздавал монголам, мусульманам и (всем) присутствующим в собрании и не обращал внимания: малы они или велики. Торговцы с (разных) сторон привозили ему различные товары; все это, что бы оно ни было, он брал и за каждую вещь давал цену, в несколько раз превышавшую ее стоимость. Султанам Рума, Сирии и других стран он жаловал льготные грамоты и ярлыки, и всякий, кто являлся к нему, не возвращался без достижения своей цели».