За четыре часа до посадки в поезд я нашла секонд-хенд, где купила небольшой рюкзак и сменную одежду. Потом заглянула в другой магазинчик и купила воду, энергетические батончики и одноразовый сотовый телефон.

* * *

Я без происшествий села в поезд и проспала первые десять часов, то и дело просыпаясь, чтобы попить воды и снова погрузиться в ночной кошмар, который стал моей жизнью. Проснулась я от чувства голода, настолько нестерпимого, что прогулка по поезду до вагона-ресторана представлялась недельным путешествием по пустыне. Я петляла по узкому проходу, как пьяный студент после церемонии посвящения, цепляясь за спинки сидений. Когда наконец добралась до места и села за барную стойку, меню оказалось написано на иностранном языке.

Официантка – по-моему, она назвалась Грейс, или, может, моя память выдала первое всплывшее имя – спросила, не нужна ли мне помощь. Наверное, я и впрямь выглядела беспомощной. Мне пришло в голову, что нельзя вызывать подозрений, поскольку люди лучше запоминают тех, кто странно себя ведет. Я сделала мысленную пометку: начать вести себя нормально.

– Что посоветуете? – спросила я.

– Все, – ответила она.

Я восхитилась ее гордостью за свой ресторан, но в последние два дня я приняла так много трудных судьбоносных решений, что мне нужно было избавить себя хотя бы от одного.

– Позвольте перефразирую, – сказала я. – Что бы вы съели, будь вы посетителем?

– Бургер. Я всегда беру бургер, – сказала возможно-Грейс.

– Тогда мне бургер, – попросила я.

Бургер был неплох, хоть и не превосходен. Я проглотила его с такой скоростью, что наверняка укрепила мнение возможно-Грейс о ее любимом блюде.

Забирая мою тарелку, она спросила, куда я направляюсь. Поскольку я еще не выбрала конечный пункт назначения, то ответила:

– В Чикаго.

– Там ваша семья?

– Вроде того.

Я купила картофельные чипсы, пакетик миндаля, яблоко и воду, чтобы продержаться до конца пути. Безобидные вопросы всегда ведут к более личным, а ответы я еще не приготовила. Вернувшись в купе, села у панорамного окна и стала смотреть на проносящийся мимо пейзаж.

Когда мы добрались до Небраски, меня одолела скука. Я поминутно сверялась с часами, так как первый этап моего путешествия подходил к концу. Отдельное купе, конечно, удобнее общего вагона, однако оно меньше тюремной камеры и, если не иметь привычки к такому минималистскому образу жизни, быстро надоедает.

Испытав в Чикаго мимолетное чувство ликования и свободы, я довольно быстро вспомнила, что мне надо поскорее покинуть Средний Запад. Наверняка в любом почтовом отделении Чикаго зернистый снимок моего лица висит рядом с фотороботами преступников, разыскиваемых ФБР.

Вокзал «Юнион Стейшн» показался мне более многолюдным, чем весь Реклюс. Мимо меня сновали разношерстные пассажиры. Я словно угодила в пчелиный рой, и эта суета растревожила давно забытые ощущения. Я уже успела отвыкнуть от городской жизни. И надо признаться, я по ней скучала. Так легко затеряться в толпе, стать по-настоящему невидимой!

Я усилием воли подавила в себе надежду. Большие города – это дорогие квартиры, для которых нужна хорошо оплачиваемая легальная работа. И для того, и для другого требуются рекомендации, и трудовая книжка, и, что гораздо важнее, проклятое удостоверение личности, которого у меня не было.

Разглядывая расписание поездов, я понимала, что должна уехать как можно дальше от Среднего Запада. До Ватерлоо, штат Висконсин, всего два с половиной часа езды, в основном по шоссе Ай-94, если память мне не изменяла.

На деньги Вирджинии Уайт я купила билет на поезд «Лейк Шор» до Олбани, штат Нью-Йорк. До отправления оставалось еще шесть часов, поэтому я засунула сумку в камеру хранения и взяла пару местных газет, надеясь, что не найду на их страницах свой портрет. Потом нашла полутемный и малолюдный бар, в котором не транслировали спортивные передачи по телевизору, и села в четырех барных стульях от другого посетителя-одиночки.

– Что вам предложить? – спросил бармен.

Я заказала пиво, открыла газету и поняла, что для чтения темновато. Однако женщине, сидящей в баре, всегда лучше выглядеть занятой или хотя бы напустить деловой вид. Большинство мужчин думают, что, составляя женщине компанию, они оказывают ей услугу и избавляют от позора публичного одиночества.

Буквально через пару минут непрошеный соглядатай занял соседнее место. Я напрягла плечи и подняла перед собой газету, словно щит. Многие мужчины истолковали бы мой язык тела как знак «не беспокоить». Но некоторые способны слышать только себя и понятия не имеют, что другой человек может не хотеть того же, чего хотят они.

Скосив глаза, я увидела, что он в мятой рубашке, с приспущенным галстуком и потрепанным желтым воротником, – так бывает, когда рядом нет женщины, которая позаботится об одежде. Скорее всего, коммивояжер. Им приходится путешествовать в костюмах, и они умеют поддерживать беседу до скончания веков, пока мир не рухнет. Я сразу увидела все, что хотела. Коммивояжер держал свои деньги у сердца, то есть в нагрудном кармане. Будь они в более доступном месте, я бы еще поддержала разговор. А сейчас он был для меня бесполезен.

Коммивояжер задал первый вопрос, еще не успев заказать выпивку:

– Что вы читаете?

Я не обращала на него внимания, по-прежнему защищаясь газетой.

– Что вы читаете? – повторил он, кашлянув.

– Газету, – ответила я. Иногда лаконичность заставляет собеседника подстроиться.

– Меня зовут Говард.

– Угу, – отозвалась я. Иногда, если человека игнорировать, он просто уходит.

– А у вас имя есть?

Я опустила газету и посмотрела ему прямо в глаза.

– Вообще-то, нет. – Попробуй справься с такой преградой.

Но Говарда она не остановила.

– В газете пишут что-нибудь интересное?

– Не-а.

Бармен подошел к Коммивояжеру и принял у него заказ. Бочковой виски. Говард тут же осушил стакан, постучал по барной стойке и мгновение спустя получил еще одну порцию.

– У вас целая газета, нет, даже две газеты, и в них нет ничего интересного?

Метод лаконичных ответов явно меня подвел.

– Вы можете тоже купить себе газету и найти в ней что-нибудь интересное самостоятельно, – сказала я, не отрывая взгляда от черно-белой страницы.

– Я искал тему для разговора, дорогая, – сказал Коммивояжер.

– А мне разговоры неинтересны, – ответила я. – Поэтому ситуация видится мне простой. Вы хотите поговорить. Я не хочу говорить. Я выиграла.

– Ох уж эти современные женщины, – вздохнул Коммивояжер. – О манерах даже не слышали.

– Верно, не слышали. В этом суть феминизма. Мы боролись не за равные права, а за право хамить. Нам больше не нужно из вежливости поддерживать разговор. Так что найдите себе другое развлечение. – Я швырнула ему газету и вышла из бара.