них с точки зрения их публики, мы, заранее предполагая, что они постигали все точно, создаем их публику в своем воображении. В горячих рекомендациях древних, которые столь часто даются из желания рекомендовать самих себя, содержится безусловно добрая половина школьной традиционной болтовни, когда люди ни о чем не думают.

F 590

Острый ум — увеличительное стекло, остроумие — уменьшительное. Последнее же ведет к пониманию общего.

F 694

Случай создает не только воров, но также и людей, пользующихся всеобщей любовью, друзей человечества, героев. Внезапная мысль остроумца своим появлением больше чем наполовину обязана дураку, в которого она угодила.

F 722

Буря в горах, шелест дубового леса и серебристые облака — это все очень хорошие вещи, но новые образы — лучше.

F 725

...Многое не поддающееся выражению[249] было бы вряд ли достойно выражения, если бы даже удалось его выразить...

F 735

Странно (и я замечал это всегда не без улыбки), что Лафатер в носах наших писателей находит больше, чем разумные люди в их произведениях[250].

F 776

Истина находит истолкователей во все времена, похвала из угодливости — лишь в течение одного года. Пиши поэтому мужественно и с открытым сердцем.

F 779

...Есть весьма великие незначительные писатели и весьма незначительные великие...

F 787

Вот то главное и почти единственное, о чем я просил бы своих читателей и чего они ни в коем случае не должны упускать из виду — моей единственной конечной целью было внушить им осмотрительность...

Если ты встречаешь человека с уродливой, противной тебе физиономией, то не считай его, бога ради, порочным, не удостоверившись в этом... Но я тебя хочу обучить одному ясному принципу физиогномики, это — физиогномика стиля. Если кто-нибудь говорит с тобой мужественной прозой Мендельсона или Федера[251], Мейнерса[252] или Гарве[253] и ты наталкиваешься на положение, которое кажется тебе сомнительным, доверься ему до дальнейшего, более подробного исследования. Напротив, если кто-нибудь говорит с тобой в восторженном тоне прорицателя[254] и при этом, спотыкаясь и заикаясь, лепечет дифирамбы, прилагая судорожные усилия, чтобы выразить невыразимое, не верь ни одному его слову, которого ты строго не проверил. Божьих посланцев в наше время уже не бывает. Если он не поклялся быть верным твоей простой мирской логике, гони его из дома до ближайшего исследования.

F 794

Чувство нередко многословно, разум краток. Основания для правки произведений и — nonum prematur in annum.

F 859

Никогда не противоречишь себе, если начинаешь что-либо писать, имея твердое мнение. Но даже при самом твердом мнении предмет можно осветить поверхностно. И если он тебе настолько хорошо знаком, что ты полагаешь, будто понять его может каждый, то употребляешь слова, которые тому, кого ты хочешь поучать, кажутся двусмысленными. Я прощаю господину Лафатеру то, что он находит так много противоречий в моем сочинении, и он не первый, который якобы обнаружил их там.

Один из самых больших мыслителей, которых я когда-либо встречал, признался, что он понял мое мнение только при втором чтении, и теперь он полностью со мной согласен. Я не отрицаю, это большой недостаток моего сочинения, и мне это должно послужить уроком на будущее: все, что я хочу печатать, необходимо, как это делал Мольер, прочитывать сначала вслух своей кухарке.

F 889

Не стану отрицать — недоверие к современному вкусу, возможно, достигло у меня степени, заслуживающей порицания. Ежедневно наблюдать, как некоторые люди попадают в гении[255] с таким же правом, как если бы мокриц признали сороконожками, и не потому, что у них так много ножек, а потому, что большинство не хочет сосчитать до четырнадцати, — все это привело к тому, что я больше никому без проверки не доверяю.

P 962

Во многих сочинениях какого-либо знаменитого писателя я бы охотней прочитал то, что он вычеркнул, чем то, что оставил.

F 989

Его чернильница поистине была храмом Януса[256]. Когда она была закрыта, повсюду царил мир.

F 991

Предисловие можно назвать громоотводом.

F 1004

Если горькая сатира тонка, то свет даже в самом худшем случае расценивает ее как предательство: сатиру он любит, а ее создателя ненавидит. Но как отнесется он к данной сатире, если автор злобен, а сатира весьма плоска? Он будет ненавидеть автора и презирать сатиру.

F 1045

Может быть, именно поэты никогда и не были мудрейшими среди людей; но более чем вероятно, что они знакомят нас с самым лучшим из того, что давало им окружавшее их общество. Гораций оставил нам так много превосходного, что я постоянно думаю, сколько же превосходного говорилось тогда в обществе! Ибо вряд ли истина обязана поэтам чем-то большим, чем одеянием. Прекрасное изречение — Rectius vives, Licini[257], etc. вытекает из общераспространенного принципа — medio tutissimus ibis[258].

F 1144

Видеть широкий мир писателю необходимо не только для того, чтобы наблюдать многие ситуации, но и для того, чтобы самому пережить многие из них.

F 1152

Следует усиленно рекомендовать метод черновиков. Не оставлять не записанным ни одного оборота, ни одного выражения. Ведь и богатство приобретают путем накопления истин-пфенигов.

F 1209

Самые пестрые птицы поют хуже всего; это относится также и к людям, и в вычурном стиле... никогда не следует искать глубоких мыслей.

F 1215

Благородная простота в произведениях природы весьма часто заключается в благородной близорукости того, кто наблюдает природу.

Schr. I, 190—191 (P)

Поверхностная или словарная ученость, которая выглядит так дурно в серьезных сочинениях и вызывает отвращение у знатока, является подлинной солью остроумных произведений, для которых действует золотое правило: говорить так, чтобы казалось, будто автор знает во сто раз больше, или бросать мимоходом некоторые положения с таким небрежным видом, словно их еще в запасе сотни. Да, безусловно, не следует писать целую книгу, если можно обойтись и страницей, или главу, если достаточно и одного слова.

RA 8

Если из замечаний писателя, сделанных им en passant[259], можно создавать целые книги, это