Хозяева были обмануты. Варвара знала правду…

– Вы хотите сказать, что хозяин держит этот пыточный инвентарь специально для Марии? – недоверчиво спросила Лиза.

– А у тебя есть другие варианты?

Дубровская пожала плечами. Конечно, это было самое разумное объяснение. Она предполагала, что Константин, проводя воспитательную беседу с женой, использует не только слова. Но такое…

– Он – законченный садист, – резюмировала Варвара. – А таких следует наказывать. Ты сама-то что можешь предложить?

Дубровская молчала. Ей вдруг вспомнились записи в телефонной книжке Эммы. «Многочисленные ожоги на теле, кровоподтеки. Перелом носа». Слова приобрели страшный яркий смысл. Определенно, Константину Кротову место было за колючей проволокой, а не в тиши этого прекрасного особняка…

– Мне нужно подумать, – сказала она. – Не можем же мы просто вызвать милицию.

– А почему бы и нет? – дерзко поинтересовалась домработница.

– Здесь надо действовать осторожно. Если Мария не предает дело огласке, значит, у нее есть на это причины.

– Здесь одна причина – страх…

Дубровская была согласна. Мария нуждалась в помощи. Домашнее насилие необходимо было остановить…

Елизавета с облегчением вздохнула, когда автоматические ворота, дрогнув, разошлись в стороны, открывая автомобилю выезд на свободу. Визит в дом Кротовых оставил в ее душе гнетущее впечатление. Хотелось всего сразу: вырваться на простор и дышать полной грудью, забирая в легкие свежий осенний воздух; закричать во все горло, освобождаясь от липкой атмосферы страха; набрать номер подруги и без умолку болтать по телефону. Но, конечно, ничего подобного Лиза делать не стала. Она чинно уселась на заднем сиденье, сложив на коленях руки, и уставилась в окно. Со стороны она казалась слегка утомленной, как светская дама, возвращавшаяся после визитов к своим нудным соседям. На душе же ее выли волки.

Было трудно понять, как разумная современная женщина могла мириться с жизнью бесправной рабыни, и рабыни, по всей видимости, сексуальной. Хлыстики и лаковые лохмотья, вне всяких сомнений, предназначались для плотских утех господина Кротова. Будучи натурой творческой и эксцентричной, он не довольствовался скучным семейным сексом. Ему нужно было нечто этакое, с вывертами. Буйная фантазия и склонность к насилию подсказывали ему сюжеты домашних спектаклей, где робкая супруга всегда играла одну и ту же роль – девочки для битья. Оставляя на ее теле багровые полосы, медиамагнат тешил свое мужское тщеславие. Его заводил вид крови. Он бесился, как дикое животное… Стоп! Откуда эти слова? «Возьми хлыст и выпусти беса наружу». Так, что ли, говорила Эмма? Она адресовала эти слова Кротову!

– Стой! – подпрыгнула она на сиденье.

Ян резко затормозил и обернулся к своей пассажирке:

– Что-то не так, Елизавета Германовна?

Дубровская уставилась на него в недоумении.

– Вы что-то забыли? Хотите вернуться?

– Н-нет, – замотала головой Лиза, не понимая, что на нее нашло. Они стояли рядом с ярко-зеленым забором. «Улица Краснопольская, 25» – гласил указатель. Казенное двухэтажное здание с большими окнами.

– Ты куришь? – спросила она внезапно у водителя.

– Нет. Я занимаюсь спортом, – ответил Ян.

– Тогда просто выйди и подыши воздухом, – попросила она. – Мне нужно… я хочу кое-что вспомнить.

– Как скажете, Елизавета Германовна, – отозвался Ян, покорно открывая дверцу автомобиля.

– Да, еще одно одолжение. Узнай, что это за здание. Я, похоже, была здесь когда-то. Вот только не помню, зачем…

Водитель покинул салон, и вскоре его крепкая фигура в спортивной короткой куртке скрылась за воротами. Должно быть, он посчитал, что Елизавете, как богатой психопатке, лучше не противоречить. Но Дубровская, всегда с трепетом относившаяся к чужому мнению, тем более когда это самое мнение касалось ее самой, на этот раз пребывала в безразличном состоянии. Она и сама не могла понять, зачем она выгнала на холодный воздух водителя. Может быть, плавное покачивание автомобиля и мелькающие за окном картинки мешали ей сосредоточиться, понять главное. Не все слова Эммы были бредом свихнувшейся старой девы. Она знала тайну Кротовых. Она выставила ее на всеобщее обозрение. Но мистический ритуал и зашифрованное обвинение так никто и не понял. Никто не стал искать в ее словах смысл, посчитав, что у неуравновешенной девицы от долгого одиночества просто поехала крыша. Однако если Эмма была права в отношении Кротовых, то, возможно, она что-то знала и про других! Интересно…

Она рассеянно смотрела в окно. Рыжий пес с обрывком веревки на шее, поджав хвост, трусил в поисках теплого укрытия. Ветер гнал ему вдогонку жухлую листву. На тротуаре темнели влажные пятна, слабое напоминание о первом снеге. Мимо проезжали неумытые машины.

В стекло постучали. Бедный Ян, переминаясь с ноги на ногу, стоял на пронизывающем осеннем ветру. Волосы его поднялись ежиком, а нос приобрел бордовый цвет. Он смотрел печально и умоляюще, словно тот самый пес, которого жестокие хозяева выставили на улицу в ненастный день. Дубровская, вернувшаяся из далеких грез в реальность, спохватилась. Она распахнула дверцу и начала бормотать несвязные извинения, но Ян был великодушен.

– Вам не за что извиняться. Мне стоило просто взять с собой шапку, – сказал он, потирая озябшие руки. Машина тронулась с места, и скоро ярко-зеленый забор остался далеко позади. Водитель обернулся.

– Кстати, Елизавета Германовна, я думаю, вы ошиблись. Краснопольская, 25 – это больница для брошенных детей-инвалидов. Мне сказал об этом сторож, угрюмый мужик с метлой. Вы никогда здесь не были…

– Что за чудо эта Полина! – восклицал Андрей, поглядывая на рдеющую от смущения горничную. – Ты не представляешь, дорогая. Она просто вдохнула в меня жизнь, и я чувствую себя совершенно другим человеком!

Потребовалось время, чтобы Дубровская смогла сообразить, о чем идет речь. В первый момент ей почудилось, что у нее произошло что-то с головой и она присутствует при чудовищном воплощении своих самых страшных мыслей в реальность. Ее любимый муж пел комплименты смазливой девчонке, а та, смущенно хихикая, принимала их как самую естественную вещь. Конечно, о любви здесь говорить было еще рано, но от милой парочки бешеным потоком шли флюиды взаимной симпатии. Дубровская же чувствовала опасность кожей. Пышногрудая девица становилась проблемой.

Елизавета пыталась оценить обстановку, не понимая, что происходит. Ее свекровь мирно брякала спицами, сидя на своем любимом месте, в кресле рядом с камином. Она не собиралась спасать семейное счастье сына от вероломного вторжения самозванки. По ее лицу пробегали сполохи от пляшущего за каминной решеткой огня. Она не то щурилась, поддевая очередную петлю на своем бесконечном вязанье, не то тихо улыбалась себе под нос.

Внешний вид супруга был не менее загадочным. Одетый, помимо всего прочего, в носки из собачьей шерсти, он нацепил зачем-то на шею мохеровый шарф в синюю и желтую полоску. В руках Андрей держал литровую кружку, над которой густо поднимался пар. Временами он делал шумный глоток, отпивая содержимое, и громко крякал. Полина стояла рядом, держа кувшин, и наблюдала за хозяином с таким благоговением, с каким обычно мать смотрит на копошащегося в пеленках малыша.