Нина против целого мира», – заметил он, перебирая мои банковские выписки. «Нина против целого мира», – крутилось у меня в голове всякий раз, когда мне требовалась смелость. Однако у этого алмаза одиночества была острая грань, за которую я время от времени цеплялась голыми руками, отчего он из драгоценности превращался в опасное приобретение. Возможно, эта зазубренная изнанка была необходима: благодаря ей мое одиночество сияло ярче. Но уединенная жизнь, когда-то просто тоскливая, в последнее время стала меня пугать.

Не в силах заснуть, я включила радиоприемник на тумбочке и нашла станцию классической музыки.

– Добрый вечер, совы, – услышала я медовый и тягучий, как карамель, голос. – Кто-то из вас, возможно, только ложится в постель, а кто-то уже засыпает. Некоторые, как мне известно, начинают свою смену на работе…

Я сразу ее узнала, хотя голос звучал ниже и медленнее, чем я помнила.

– Где бы вы ни были, что бы ни делали, ловите ультрарасслабляющего Брамса.

Когда я была маленькой, она работала диджеем на самой известной поп-станции и прославилась шумными вечеринками вне эфира и эксцентричными телефонными разговорами в эфире. Мы с папой слушали ее каждое утро в синем «Ниссане Микра» по дороге в школу. Я забросила это шоу в подростковом возрасте, когда мода на утренние радиошоу прошла. Через много лет, уже будучи студенткой, я снова наткнулась на ее ежедневную программу на индистанции, где крутили недавно созданные малоизвестные группы. Теперь я нашла ее вечернюю программу на станции классической музыки. Странно было вот так взрослеть вместе с ней – отмерять десятилетия жизни ее переходом от одного жанра к другому. Все стареют. Никто не способен вечно оставаться молодым, даже если молодость – неотъемлемая часть тебя. И тем не менее я регулярно находила непостижимым этот простой закон человеческого бытия: все стареют.

Интересно, думал ли Макс обо мне перед сном? В те дрейфующие, неподвижные секунды прямо перед отключением, когда мысли до неузнаваемости искажаются, а нервные окончания воспринимают все ярче. Именно тогда я сильнее всего ощущала его присутствие. Я словно тянулась к нему, ожидая ответного прикосновения руки. В ту ночь я надеялась встретить его во сне и поговорить с ним, незримым, где-нибудь в лондонском ночном небе…

На следующее утро, едва проснувшись, я перевернула телефон. Новых сообщений не было.

13

Я постучала в дверь из красного дерева, соседнюю с моей в длинном темном коридоре.

– Входи, – прохрипел Джо.

Он стоял перед зеркалом в носках, семейных трусах, рубашке, верхней половине темно-синего костюма-тройки и возился с галстуком.

– Не хочу обижать тебя в день свадьбы, – сказала я, – но с твоими ногами лучше не являться в таком виде.

Джо вздохнул.

– Брюки в прессе. Они все измялись, и Люси придет в бешенство, если увидит складки во время церемонии.

– Почему они измялись? Я ведь сказала тебе повесить их вчера, как только мы приехали.

– Потому что! – вспылил он. – Когда я ночью вернулся в комнату и принял душ, то по ошибке вытерся брюками вместо полотенца, а затем кинул их на пол.

– Допустим. Но полотенцу тоже не место на полу.

– Нина. Пожалуйста.

– Я так рада, что ты наконец женишься и теперь не у меня будет болеть голова насчет твоего наплевательского обращения с полотенцами.

Лицо Джо, бледное и беззащитное, с виду напоминало сырое крабовое мясо, а маленькие, словно бусины, глаза только дополняли сходство с ракообразным. Мы оба были с сильного похмелья: попойка с друзьями жениха накануне завершилась в половине третьего на автостоянке у паба, где мы совместными усилиями строили башню чирлидерш.

– Как ты?

– Ужасно, – ответил Джо.

– Ладно, я мигом приведу тебя в чувство, недаром я четыре раза была подружкой невесты. Что тебе принести? Маску для лица? Зеленый сок?

– Гамбургер с сыром.

– Нет, обойдешься, ты только что съел полноценный завтрак.

– Может, тогда полпинты?

– Ладно, думаю, это не повредит. Клин клином вышибают. – Я вынула его брюки из пресса и заново повесила их как следует. – Когда фотосессия шаферов?

– Не знаю, – сказал он. – Вроде через полчаса.

– Что нам сделать, чтобы тебя к ней подготовить?

– Только одеться, разве нет?

– Невероятно, до чего у вас, женихов, все просто, – сказала я. – Столько лет я представляла, как обстоят дела на этой половине. И вот, пока все невесты сидят на соковой диете, торчат в солярии и в день свадьбы встают в шесть утра, чтобы сделать прическу и макияж, мужчины напиваются в ближайшем пабе, едят жареное и развлекаются.

– Пожалуйста, давай без феминистских речей в день моей свадьбы.

– Разумеется. Я только говорю, что интересно наконец заглянуть одним глазком к мальчикам.

– В глубине души ты всегда мечтала быть мальчиком, – заметил Джо, вынимая брюки из пресса. – Как Питер Пэн.

– Вряд ли найдется мужчина, который узнает и поймет меня так же хорошо, как ты, Джо.

– Найдется, – сказал он. – Слава богу, не тот пятидесятифутовый мудак.

– Джо.

– Извини, но так и есть.

– Макс тебе сразу не понравился, я еще в тот вечер заметила. У тебя не вышло это скрыть.

– Можно спросить кое о чем теперь, когда вы расстались?

– Да.

– Большой у него член?

– Я не стану отвечать.

– Не подумай, будто я ревную. Просто интересно. Потому что иногда у здоровяков коротковаты. Хотя, может, это только по отношению к остальному телу, а на самом деле они нормального размера?

Я встала перед Джо и по-матерински поправила ему галстук, словно провожая сына к первому причастию.

– Его член такой же большой, как твое сердце, мой дорогой Джо.

– Да иди ты, – загоготал он.

– И вообще, я не гоняюсь за большими членами. Только ханжи питают к ним пристрастие.

– Точно, – сказал он. – А еще к массажным маслам.

Разговаривая с Джо, я всегда вспоминала о том, как много у нас общего. В пабах, в гостиных, в долгих автомобильных поездках за семь лет отношений мы изобрели язык, который так глубоко укоренился между нами, что порой я не могла сказать, какие шутки придумал он, а какие – я.

– Слушай, – начала я, кладя руки ему на плечи, – сдается мне, Люси не захочет, чтобы о наших с тобой отношениях кто-то прознал. Что мне говорить, когда меня спросят, откуда мы знакомы?

– Скажи правду, – ответил Джо, приобняв меня за талию. – Скажи, что мы выросли вместе.

Мы крепко обнялись в непривычном для себя сентиментальном порыве.

– Именно так все и должно было случиться.

– Да, – сказал он, касаясь губами моей щеки на несколько секунд, перед тем как запечатлеть прощальный поцелуй. – И я бы ничего не стал менять.

Когда мы приехали в церковь, Фрэнни уже вовсю занималась бесполезными обязанностями главной подружки невесты. Люси, как видно, переживала, что шаферы «не справятся с раздачей свадебных буклетов», поэтому отправила Фрэнни пораньше присматривать за нами. Фрэнни показала четырем страдающим с похмелья шаферам, как вручить план церемонии каждому приглашенному. Затем в церковь начали стекаться первые гости, и она встала рядом со мной, наблюдая, правильно ли я все делаю.

– Миленько, – сказала Фрэнни, поглаживая лацкан моего темно-синего костюма, к которому я подобрала бледно-голубую шелковую рубашку.

– Спасибо.

– Увы, мне такой крой не пошел бы – слишком большой бюст. – Фрэнни еще сильнее выпятила грудь. Сама она была задрапирована в длинное облачение из серой вискозы. – Ладно, пожалуй, мне пора.

– Когда приедет машина с подружками невесты?

– Машины, – сказала она. – Пять штук.

– Куда столько?

– Нас ведь четырнадцать.

– Четырнадцать?

– Да. У Лулу много подруг. Мы что-то вроде сестринства.

– Я заметила.

– Увидимся у алтаря! – бросила Фрэнни.

Кэтрин и Марк явились в числе первых. На Кэтрин было изысканное бледно-желтое платье с высоким воротником; струящийся шелк обтекал ее беременный живот, как голландский соус идеально приготовленное яйцо пашот. Оливию на выходные оставили с родителями Кэтрин. «Только потому, что малышка может устроить шум во время службы», – подчеркнула она, давая понять, что сама не считает ребенка помехой. Марк, который уже выпил две банки пива на пассажирском сиденье по дороге сюда, определенно считал иначе. Вскоре прибыли Дэн и Гетин с удочеренной малышкой, пристегнутой к груди Дэна. Их лица выражали блаженство и усталость, отрешенность