только кажется? Зря она пришла сюда. Если и раньше общение с людьми не приносило утешения, то теперь тем более. Ей казалось, что Видар стоит в тени елей и костерит всех по очереди с присущей ему жгучей ненавистью. Ненависть была самым ярким его чувством.

— Полиция вверх дном перевернула всю нашу усадьбу, но они так и не сообщили мне ничего вразумительного, — сказала она.

— У нас снюты[2] тоже были, — сказал Дуглас и сплюнул на землю. — Кажется, они считают, что мы, деревенские, способны убить своего.

Лив вздрогнула. Ее удивило, что Дуглас назвал Видара «своим». Вот бы отец удивился. Удивился и одним словом поставил бы на место. Соседи отца всегда презирали. Серудия не в счет — она просто выжила из ума.

Карл-Эрик поднес фляжку к губам, сделал глоток и передал по кругу. Все молчали. Лив ловила на себе любопытные взгляды. Не на себе, приглядывались к ним с Йонни. Нетрудно догадаться, что они думают. Дочь Видара Бьёрнлунда и чужак с юга — более чем достаточно, чтобы по деревне пошли сплетни.

Получив фляжку, она сделала пару глотков, радуясь согревающему теплу. Но легче не стало. Даже в пламени костра ей мерещился Видар. Хотя она видела его мертвым в морге, отец был повсюду. А в морге… В памяти прочно засели его руки в пигментных пятнах, с обручальным кольцом на узловатом пальце. Ей вспомнилась давнишняя весна, когда она училась кататься на велосипеде, упала и расцарапала лицо. Видар поплевал на ладони и вытер ее щеки собственной слюной. Почти что вылизал, как дикие звери вылизывают своих детенышей. Ветер, шелестящий в кронах деревьев, принес его голос, надрывный, умоляющий: «Если ты меня оставишь, я не знаю, что сделаю».

Разговор зашел о машинах, иногда проезжающих через Одесмарк. Это кто-то из водителей причастен к смерти Видара, говорила Эва, мало ли, чем старик им насолил.

В то утро, когда Видар исчез, Лив видела машину. Она ехала очень быстро и чуть не слетела в канаву. Темная… Сказала ли она о ней полиции?

У костра сидеть было жарко. Воротник прилип к затылку, да еще и Йонни придвинулся ближе. Она знала, что так принято у обычных людей — искать другу друга защиты и утешения. Но на нее близость оказывала обратный эффект — заставляла нервничать, расчесывать нестерпимо зудящую кожу. Она вскочила; спиртное придало легкости в движениях.

— Я оставила Фелисию и Симона одних в доме. Мне не стоило этого делать.

После жаркого костра вернуться в холодный лес было все равно что нырнуть в ледяной родник. Лив замерла и вдохнула полной грудью холодный воздух. За спиной раздались голоса, зовущие ее в темноте. Тебе нельзя быть одной, кричали они. Отчаяние в этих криках заставило ее ускорить шаг.

В свете фар казалось, что лес полон привидений. Проселочная дорога извивалась ужом в темноте. Лиам вцепился в руль обеими руками, больше всего ему хотелось позвонить матери и услышать, что Ваня уже легла спать, что все хорошо, но телефон не ловил сеть. «Мне нужно домой», — снова и снова повторял он Габриэлю, но тот его не слушал. Курил на пассажирском сиденье и о чем-то думал, время от времени показывая Лиаму рукой, куда сворачивать. На вопрос, куда они едут, он не ответил. У Лиама было чувство, что он едет на собственную казнь, и никак не мог от него избавиться.

— Что ты сказал Юхе?

— Тебя это не должно волновать.

— У него не все дома. Если он будет трепать, нам крышка.

Габриэль обдал его сигаретным дымом.

— Откуда ты знаешь?

— Ты сам видел, как он живет. Юха скорее сдохнет, чем будет говорить со снютами. А если и будет, кто захочет его слушать?

Гравий сменился разбитым асфальтом. На одном из ухабов Лиам до крови прикусил щеку изнутри. Сбоку между деревьев блеснула вода, освещенная луной. На пути им не попалось ни одной машины, ночью здесь было безлюдно, но теперь Лиам знал, где они. Недалеко от поселка. Нужно сохранять спокойствие, смотреть на дорогу и не затевать ссору, тогда скоро он будет с Ваней. Он представил, как она спит в кроватке в его бывшей детской, в окружении потертых мягких игрушек и с мамиными камнями в ручонках. Он постелет себе на полу, как делал столько раз, и заснет под нежный звук ее дыхания.

Но Габриэль коснулся его плеча и сказал:

— Остановись вон там, на площадке для отдыха.

— Зачем?

— Останови машину, придурок.

Лиам счел за лучшее подчиниться. Он затормозил, стараясь не показывать, что ему страшно.

На стоянке был деревянный туалет, а рядом с ним — карта местности. В детстве они тут часто тусили. Изрисовывали туалет непристойностями и замазывали стрелки на карте. Пару лет назад на стоянке застрелили иностранца, приехавшего на сбор ягод. Люди потом долго об этом говорили, но преступника так и не нашли.

Открытая дверь туалета болталась на ветру. У Лиама мурашки побежали по коже.

— Мне нужно домой. Мать гадает, где я.

— Пусть гадает.

Габриэль ткнул его в шею пачкой сигарет. Шрам над губой блестел в темноте.

— На, покури.

Глаза брата были совершенно пустые, черные, как ночь за окном.

Лиам сунул сигарету в рот и заглушил двигатель. Чувствуя тяжесть во всем теле, вылез из машины. За деревьями жизнерадостно бурлила разлившаяся по весне река.

Габриэль кивком велел Лиаму идти вперед, к туалету. Сам пошел следом. У туалета стояла скамейка, воняло мочой, на земле валялся рулон туалетной бумаги. Губу, разбитую Габриэлем у заправки, саднило, было больно курить. Как он объяснит распухшую губу матери с Ваней? А Ни-иле? Оставит ли он его?

Габриэль оперся о шаткую стену. В глазах полыхало черное пламя.

— Помнишь сборщика ягод, которому прострелили башку? — спросил он.

— Конечно, помню.

— Черт, вся стена была заляпана мозгами. Такое никогда не забудешь.

У Лиама загудело в голове, гул был нестерпимый. Люди говорили, что дело было в наркотиках. Что сборщик с кем-то не поладил и поплатился за это жизнью. Но впервые Габриэль намекнул, что имеет отношение к убийству, может, и не сам убил, но был тут. Лиам изо всех сил старался не выдать эмоции, бушующие внутри.

— Зачем ты меня сюда привез? — спросил он.

Габриэль сверкнул зубами.

— А ты не догадался? Хочу, чтобы ты знал: я держу тебя под присмотром. Каждый твой шаг у меня под лупой. И мне нет дела, что ты мой брат. Малейшая оплошность — и тебе конец. Сечешь?

Скорее всего от страха, но в горле Лиама забулькал