Ее старый преподаватель в колледже искусств, мистер Макинтайр, зимой водил студентов на этюды и говорил, что мрачность в природе для творческих людей полезна. Он любил поэзию и велел им читать разных поэтов, а сам частенько цитировал Джона Донна. «Whither, as to the bed's-feet, life is shrunk»[67]. Да, срок жизни избыт. Что ж, если так суждено, то так тому и быть. Теперь ей нечего бояться, она то и дело напоминала себе об этом. Та ноша, которую она так долго несла на своих плечах, скоро исчезнет.

Марта старалась думать только о хорошем: соберется вся семья. Приедут Флоренс, Карен, Билл и Люси и, конечно, ее обожаемая Кэт, которая не приезжала почти четыре года.

Именно после того притворно радостного ланча с Кэт в прошлом году в Париже Марта осознала, что обязана что-то изменить. Кэт нуждалась в ней, и Билл тоже, и Флоренс, и Люси, и… Да все они в ней нуждались. Когда они были близки между собой, она держала их вместе, словно невидимая шелковая нить; она соединяла себя с ними, обвивала их. Но прошли годы и изменили их, и только Марта способна все исправить, для чего и задумала этот семейный обед. Что там, в будущем, за двадцать четвертым ноября?

Она не заметила, как впала в раздумья, глядя в самую сердцевину пылающего в камине пламени, однако донесшийся из комнаты за прихожей звук заставил ее очнуться и вздрогнуть. Это был крик боли.

– Дэвид? – Марта поспешила в кабинет.

– Нет-нет, ничего…

Ее муж низко наклонился к столу. Одним кулаком он придавил груду скомканной бумаги и стоял в очень странной позе.

– Что случилось? – крикнула Марта с порога, не зная, хочет Дэвид, чтобы она вошла, или нет.

– Проклятье, – выговорил Дэвид.

В профиль он выглядел ужасно: около губ и на лбу залегли глубокие морщины – гримаса боли. Он стоял в странной позе, повернувшись лицом к стене, и у Марты больно кольнуло сердце от испуга – как он исхудал, как сильно поседел.

– Ничего такого, – повторил Дэвид. – Опять треклятые руки… Я очень быстро устаю, дорогая. Прости меня.

– Они ужасно распухли. – Марта посмотрела мужу в глаза. – Хуже еще не бывало. Ох, милый.

– Я не могу, – проговорил Дэвид и чуть ли не всхлипнул. – Им что-то нужно к пятнице. И я сказал, что завтра отправлю.

– Ничего страшного. Поймут.

– Не поймут. – Дэвид медленно закрыл глаза. – Все кончено, Эм. А статья, которую просят у Люси… Это просто удар в спину. Ищут любую причину, только бы избавиться от меня.

– Милый, она не будет писать эту статью. Я попросила ее, а она сказала, что разговаривала с Кэт и сама решила, что такое писать не очень-то тактично. Так что не переживай.

– Бедная Люс, она заслуживает продвижения.

Марта не смогла удержаться от смеха.

– Любовь моя, ты слишком добр. Забудь о стервятниках из газеты. Не обращай на них внимания. – Она бросила взгляд на торопливый набросок на листе бумаги и посмотрела в добрые темные глаза мужа, наполненные болью. – Нельзя убивать себя, выдавая им по два комикса в неделю. Это несправедливо. Это не…

– Пожалуйста, Эм, – сказал Дэвид. – Еще один раз, и все.

Что-то было необычное в голосе мужа и в гипнотическом шуме дождя за окнами, заключающем его и Марту в круг света зеленой лампы, под которой лежал листок кремово-белой бумаги, светящейся в темноте кабинета.

Марта сглотнула подступивший к горлу ком.

– Ладно, в последний раз, милый. Это слишком долго тянулось. И это нечестно по отношению к тебе. Ты себя загоняешь.

– Все равно я умираю, – хрипло произнес Дэвид.

– Нет. Не умираешь, пока я не скажу!

Он улыбнулся.

– Работа не дает мне сойти с ума.

Марта склонила голову, села за письменный стол, взяла авторучку со стальным пером и начала рисовать. Ей не пришлось спрашивать у мужа, что он задумал; они были женаты более пятидесяти лет, так что он мог ничего ей не говорить.

Дэвид сел в кресло рядом с женой и стал через ее плечо смотреть, как она делает наброски быстрыми уверенными штрихами.

– Спасибо тебе, – сказал он. – Моя дорогая. Я бы без тебя пропал.

– И тебе спасибо, Дэвид. – Марта оторвала взгляд от рисунка. – Посмотри, сколько ты всего сделал для меня.

– Если бы люди знали…

– Думаю, это касается большинства семей, – покачала головой Марта. – У всех есть свои тайны. У нас есть дом. Мы есть друг у друга, у нас есть дети…

– Эм, тебе не кажется, что в этом-то и беда?

Марта в испуге посмотрела на Дэвида.

– Мы так долго твердили, что оно того стоит, а я… я уже не уверен, что оно того стоило. – С огромным усилием Дэвид встал из глубокого кресла и подошел к окну. Серебристый дождь занавесом опускался на голые плети глицинии. – Все эти годы ты держала нас вместе, моя дорогая, а я не делал ничего. Ничего кроме…

– Прекрати. – Голос Марты прозвучал громче, чем ей хотелось. – Прекрати так говорить, Дэвид. Конечно, все это стоило наших стараний! Ты вытащил себя из той жизни, ты спас себя, и Кэсси… ты привез меня сюда. Ты зарабатывал деньги. Ты подарил мне наших детей. Я благодарна тебе за каждый день нашей жизни.

– Кэсси… – промолвил Дэвид, не отводя взгляд от окна. – Она не желает меня видеть. И всех нас.

– Что?

Дэвид не обернулся.

– Посмотри, как все обернулось. Как много мы лгали. Посмотри на нас – мы несчастны.

– Вовсе нет! – Марта хлопнула ладонью по столу. – Мы с тобой старые, мы устали, сейчас зима, нам просто нужно справиться с хандрой. Скоро Рождество, все плохое забудется. Ты снова будешь счастлив, обещаю тебе.

– Не знаю.

Дэвид внезапно состарился. У Марты болело сердце, когда она смотрела на него.

– Дэвид, ты подарил мне столько счастья! И подарил радость миллионам людей. Не я это сделала. – Она отложила ручку, потерла кончиками пальцев переносицу и вдохнула поглубже. – У меня не получается действовать спонтанно, беззаботно, творить беспорядок и не переживать о том, что будет потом. Это ты мастер на такое. Ты всегда таким был. Вот за что тебя любят люди.

В кабинете стало очень тихо. Доносился только шум дождя да стонал камин за спиной у Марты.

– У тебя были другие дела. – Лицо Дэвида приобрело землистый оттенок. – Ты делала все остальное. – Последнее слово прозвучало как рыдание. – Милая, дорогая моя девочка. Не знаю, как бы я без тебя…

Марта наклонилась и протянула руку, чтобы прикоснуться к мужу. Его распухшие, утратившие гибкость пальцы лежали неподвижно в ее маленькой теплой руке. Они посмотрели друг на друга. Через пару мгновений Марта снова взяла ручку и принялась рисовать.