Тут Господин сделал интригующую паузу, переменил открытое выражение лица на суровое и продолжил:

– Медведь незлобив и легко поддается дрессировке, но, если его обидеть, он мстит немедленно и жестоко. Этот веселый сладкоежка может безмятежно проспать полгода в своей берлоге, но горе тому, кто разбудит его понапрасну. Его называют неуклюжим, но еще никто из тех, кто считает себя уклюжим, не захотел побегать с ним наперегонки. Долгие годы все только посмеивались над нашим мишкой, а он рос, крепчал, мужал и вдруг – раз! – обернулся эмблемой новой России. Однако пока не все соотечественники готовы его принять и полюбить.

Оратор снова переменил выражение лица – теперь на торжественное – и закончил с большим подъемом:

– И вот сегодня мы делаем первый шаг к тому, чтобы наш народ подружился со своим медведем!

Господин умолк и испуганно-нахально, будто убоявшись собственного красноречия, посмотрел на потенциального работодателя.

Кондрат встал и протянул ему руку:

– С назначением вас, господин министр!

Он увидел себя стоящим перед входом в ад современного искусства.

Точнее сказать, он увидел себя у края пропасти, над гигантской воронкой, дальний край которой терялся в тумане. Все вокруг напоминало Данте: скалы, дымки ядовитых испарений, хмурое, словно отвернувшееся от грешников небо, холод и приглушенный гул, сквозь который иногда пробивались стоны и взрывы хохота. Пахло дымом, серой и почему-то масляной краской.

Ад был точно таким, каким полагалось быть аду, но что-то в нем казалось ненастоящим.

Что именно было не так, Беда сумел разглядеть, только когда налетел порыв ветра, слизнувший верхние слои тумана. Осторожно, пригнувшись и держась за камни, он подкрался к краю уступа, лег на живот и заглянул в бездну. Вот те на! Оказалось, что воронка вовсе не состояла из концентрических колец, как утверждал автор «Божественной комедии». Вместо них по стенам гигантской ямы закручивался спиральный спуск, отгороженный от пропасти ярко-белой лентой перил. Круги ада плавно перетекали один в другой, и Беда подумал, что их едва ли возможно пронумеровать, хотя одни шли явно выше, а другие – ниже. В целом картина была очень знакомой. Много раз он видел эти перила, много раз спускался по этому бесконечному пандусу. Но где это происходило, во сне или наяву? Да и не спит ли он сейчас?

Мухин отполз от пропасти, присел на камень и ощупал все свое дрожащее тело от затылка до ступней. Убедившись в собственной материальности, художник приободрился. Значит, он не осужденный грешник, присланный сюда навечно, а всего лишь гость, посетивший ад по приглашению кого-то из администрации, – вероятно, для того, чтобы совершить экстрим-тур по маршруту синьора Алигьери. Однако ни встречающих, ни других туристов, ни указателей, куда идти дальше, видно не было. Что же делать?

Немного поразмыслив, Беда решил, что самое мудрое в его положении – это заблудиться в сумрачном лесу и дожидаться там Вергилия. Но как на зло, ле́са тоже не было – отовсюду торчали одни голые скалы. Правда, возле самого обрыва цеплялись за камни три-четыре сосенки, но выглядели они так жалко, что назвать их лесом или хотя бы рощей было бы преувеличением даже с поправкой на адскую экологию. Что ж, ничего не поделаешь, надо принимать реальность такой, как она есть, решил Мухин. Он уселся на камень возле ближайшего деревца, подпер голову кулаком и стал ждать проводника. Сначала Беда сидел спокойно, однако, послушав минут пять нехорошие завывания из воронки, не выдержал, вскочил и принялся вышагивать вдоль обрыва, поглядывая на гигантскую спираль.

И тут его осенило – да так, что он встал как вкопанный. Ну конечно же! И как он сразу не догадался? Конструкция ада совриска в точности повторяла архитектуру Музея Соломона Гуггенхайма в Нью-Йорке. Именно там он видел этот текучий пандус, эту непрерывную белую ленту, сползающую с этажа на этаж. Постепенно стал проясняться и замысел адского Фрэнка Ллойда Райта, кто бы он ни был. В современном мире, в отличие от времен Данте, – подсказывала архитектура ада, – исчезли не только разграничения между грехами, но и представления об их сравнительной тяжести. Более того, для большинства людей не существует даже самого понятия греха, а значит, и границ между добром и злом. Стоп! А разве с искусством произошло не то же самое? Вот, например, он сам, актуальный художник Беда Отмух. Разве не стирал он всю жизнь все и всяческие границы, расширяя, как принято выражаться у критиков, «территорию искусства»? Разве не выдавал свои провокации за некий «контемпорари арт», а самого себя – за художника? И с другой стороны, разве не была вся его деятельность, в сущности, исследованием пределов человеческого терпения: долго ли еще почтеннейшая публика согласится выносить его активность? Значит, пришла пора отвечать за все свои дела – вот он и попал в ад, где карают нарушителей границ.

От этой мысли Мухину сделалось по-настоящему худо. Если догадка верна, то экскурсия, безусловно, отменяется. Вместо нее ему подыщут местечко в самом нижнем круге. А не убраться ли отсюда подобру-поздорову, пока его никто не заметил? Но как?

Тут Беда вспомнил, что в Музее Гуггенхайма всегда можно уйти с центрального пандуса в боковые залы и спуститься на лифте вниз, к выходу. Он оглянулся по сторонам – нет ли где лифта? Увы, ничего похожего нигде не наблюдалось, зато на ближайшей скале сияла надпись, сделанная по трафарету белой краской:

Оценить это открытие Мухин не успел. Ветер рванул так, что он чуть не улетел в пропасть. Чтобы удержаться, пришлось ухватиться обеими руками за корни сосны. Беда зажмурился, а когда открыл глаза, то обнаружил, что встречающие все-таки явились. Два беса в рабочих комбинезонах сидели неподалеку на камнях и с интересом рассматривали новоприбывшего.

– Никак Бедюха? – прищурился один из них, большой и волосатый.

– Он! Он самый! – радостно всплеснув ручонками, пискнул второй, маленький и лысый.

– Здорово, друг!

Мухин сплюнул, протер глаза, ущипнул себя сперва за руку, потом за шею, но черти из «Кетчупа» никуда не делись.

– Он не хочет здороваться. Он гордый, – пожаловался мелкий бес крупному.

– Точно. Всегда много про себя понимал, – кивнул тот. – Но теперь мы это быстро поправим. Эй, грешная душа, чего молчишь? А ну-ка кайся давай!

И черти весело расхохотались.

Мухин снова сплюнул, на этот раз презрительно, и вытер плевок ногой. Бесы перестали смеяться и переглянулись.

– Ну что, Палыч, кто клиента оформлять будет, а кто до места тащить? – деловито спросил маленький большого.

– По инструкции, – солидно пробасил тот в ответ. – Старший по званию оформляет, младший отвечает за транспортировку.

– А вот хрен тебе! – ощетинился лысый черт. – У меня от них спина болит. Целыми днями тяжести на горбе таскаю!

– А ты директору напиши!