Он вышел в коридор и увидел в дальнем конце Торквила; тот был без пиджака и держал за руку одетого в пижаму маленького светловолосого мальчугана лет семи.

— Это Лоример, — сказал Торквил. — Поздоровайся с Лоримером, он будет спать в соседней комнате.

Мальчик во все глаза смотрел на каледонское великолепие Лоримера.

— Здравствуй, — сказал Лоример. — А я знаю, кто ты: ты — Шолто.

— Шолто знаменит тем, что писает в постель, — добавил его отец, после чего Шолто немедленно расплакался.

— Так нечестно, папа, — донеслось до Лоримера, пока Торквил заталкивал сына в спальню. — Я же не нарочно, папочка.

— Ну хватит, не хнычь. Шуток не понимаешь! Господи боже мой.

Внизу, в гостиной, были опущены шторы, зажжены свечи и горел огонь в камине — настоящий огонь, отметил Лоример. Вокруг очага собрались Бинни, Поттс, Оливер и еще одна пара, которую ему сразу же представили: Нейл и Лайза Посон — директор местной школы и его жена. Курили все, кроме Нейла Посона.

— Мне нравится, когда мужчина носит килт, — произнесла с напускным куражом Лайза Посон, как только Лоример вошел. Это была худощавая женщина в очках, с длинной, странно вытянутой шеей; она заметно волновалась, — на виске часто пульсировала голубая жилка. На ней было платье с изящным цветочным узором, а ворот и края рукавов украшали ручной работы нарядные кружева.

— Чтобы носить килт, нужно иметь правильную жопу, — заметил Оливер Ролло, бросая окурок в очаг. — Это очень важно.

Лоример готов был поклясться, что при слове «жопа» почувствовал, как по ягодицам у него пробежал внезапный холодок.

— Глядите-ка, да он настоящий шотландец, — сказала Поттс, подойдя к нему сзади и высоко задрав складчатый подол его килта. — На нем же нет трусов!

Улыбка так и замерла на лице Лоримера, будто приклеенная; его мучительное смущение потонуло в последовавшем взрыве общего нервного смеха и шумных веселых упреков в адрес неугомонной Поттс и ее знаменитых хулиганских выходок. Рука Лоримера еще слегка дрожала, когда он наливал себе огромную порцию водки у столика с выпивкой, наполовину скрытый детским роялем, уставленным фотографиями в рамках.

— Если я правильно понял, ваша подруга — из России? — спросил Нейл Посон, подошедший налить себе еще. Он производил какое-то неясное, будто смазанное впечатление: светлолицый, веснушчатый мужчина с густыми светлыми бровями и мальчишеским чубом с проседью, падающим на лоб.

— Кто?

— Ваша… Ну, ваша девушка. Бинни говорит, что она не хочет возвращаться в Россию.

— Наверно. То есть, наверно, нет.

Нейл Посон дружелюбно ему улыбнулся.

— Бинни говорит, она тут учится на музыкантшу. А на каком инструменте она играет? Я ведь и сам немного музицирую — так, по-любительски. Так на чем она играет?

Лоример быстро перебрал в уме оркестр разных инструментов и почему-то остановился на саксофоне.

— На саксофоне.

— Необычный выбор. А я балуюсь на кларнете.

От этого человека пора было куда-то бежать.

— Она на многих инструментах играет, — добавил Лоример беспечно. — Почти на всех — на скрипке, на литаврах, на фаготе. На струнных всяких… Да, и на гобое. На флейте, — наконец с облегчением вспомнил он. — Флейта — вот ее инструмент.

— Так, значит, не саксофон?

— Нет. Да. Иногда. А, вот и она.

Лоример с энтузиазмом устремился было навстречу Ирине, но потом заметил позади нее Торквила. Тот, заботливо положив руку ей на поясницу, сказал:

— Ну, кто еще не познакомился с Ириной, юной подругой Лоримера?

На Ирине была серебристая атласная блузка, из-за которой ее кожа казалась совсем бескровной, будто выбеленной, несмотря на кричаще-яркое пятно губной помады и густые синие тени на веках. В результате всяких перемещений и пересаживаний, последовавших за появлением новых лиц, Лоример оказался в уголке, рядом с Бинни, которая сияла теплотой и румянцем. Теперь она казалась крупнее — наверное, из-за платья, сшитого из темно-бордового стеганого бархата, с причудливой короткой пелериной вокруг плеч, да еще и с богатой вышивкой. Лоримеру сделалось жарко от одного только взгляда на нее, и он незаметно выпрямил ноги под килтом, с наслаждением ощутив прохладу в свободно свисающих яичках. Чудесное одеяние.

— Я так рада, что вы к нам приехали, Лоример, — проговорила Бинни. На пушке, покрывавшем ее верхнюю губу, собрались крошечные жемчужинки пота. — Вы — первый человек с Торквиловой работы, которого я вижу. Он говорит, что вы — его единственный друг среди коллег.

— Я? Это он так говорит?

— Он утверждает, у остальных с ним совершенно ничего общего.

Лоример взглянул на Торквила; тот пускал по кругу миску с перепелиными яйцами и ухмылялся Поттс, которая сняла с плеч переливчатый шифоновый платок, обнажив скромную ложбинку между грудей.

— Слушай, Поттс, титьки наружу, — услышал Лоример веселый голос Торквила. — Оливеру сегодня повезло, а?

— Посмотри-ка хорошенько, — ответила та и пальцем оттянула книзу декольте своего платья. Торквил не замедлил воспользоваться таким случаем.

— Черт, да ты в лифчике!

— Наша Поттс — просто умора, — сказала Бинни Лоримеру, пока все вокруг смеялись.

— А почему все зовут ее Поттс? Потому что она потеет?

— Это ее фамилия — ее зовут Аннабель Поттс. А давно вы с Ириной вместе?

— С кем? Ммм… Нет, недавно.

— Торквил говорит, что уже слышит отдаленный звон свадебных колоколов. — Бинни искоса и с хитринкой посмотрела на него.

— Правда? Ну, это преждевременно, я бы так сказал.

— Очень милая девушка. Мне нравится этот русский взгляд.

* * *

За обедом Лоримера посадили между Бинни и Поттс; Торквил оказался между Ириной и Лайзой Посон. Гостям представили повариху — нелепо долговязую девушку по имени Филиппа; она же, при участии Бинни, сервировала и убирала посуду. Обед начался с безвкусного, частично так и не разморозившегося овощного рагу, а потом подали пережаренную семгу с молодой картошкой. На столе стояли восемь откупоренных бутылок вина — четыре красного и четыре белого, и Лоример обнаружил, что пьет почти безостановочно, при каждом удобном случае подливая в бокалы Поттс и Бинни, а потом заново наполняя свой опустевший бокал. Постепенно на него нисходила желанная анестезия всех чувств, и прежний ужас перед общением уступал место состоянию безразличия. Он еще не расслабился окончательно, но, по крайней мере, перестал принимать все близко к сердцу, перестал нервничать.

Поттс нашаривала в сумочке очередную сигарету, и Лоример потянулся за свечой. К своему изумлению, он увидел, как Торквил ставит еще четыре открытых бутылки (две белого, две красного), воспользовавшись тем, что на столе образовалось место, после того как Филиппа унесла поднос с остатками семги. Теперь бутылок было так много, что Лоример видел только головы сидевших напротив людей. Поттс махнула рукой, отказываясь от сыра, и Бинни поставила блюдо перед ним.