Ну вот опять!

Кто-то что-то, как всегда, прошляпил, а она должна спасатьположение, пропади оно все пропадом! Разве она виновата, что гениальныйкорреспондент с многозначительным именем Гриша Распутин опять запил, илизакурил, или что там у них принято, у наркоманов?.. Она в сердцах лупила поклавиатуре, и истязаемый старенький компьютер стонал почти человеческимголосом. Он был ни при чем, но Лидия его в этот момент ненавидела.

— Лидия, ты чего? — спросил, протискиваясь мимо, СашаВоронин, корреспондент отдела культуры. — Ты пытаешься компьютер разбить илиработаешь?

— Работаю, — процедила Лидия не оглядываясь. Сашка былбольшой и сильный и не мог пролезть в узкое пространство между ее креслом истеной, но от злости она даже на сантиметр не подвинулась, хотя чувствовала,как он пыхтит, пытаясь ее сдвинуть. — И не мешай мне, Христа ради! Надо тебе вкоридор, выйди, как все люди, а меня не дергай!

Сашка в конце концов протиснулся и сказал осуждающе:

— Я тебя и не дергаю. Больно надо…

— Ее, видишь, Игорь запряг на ночь глядя, — сказала из угласпокойная и добродушная редакторша Нина. — Гришка опять в отключке, материал несдал, который в номер давно заявлен…

— Гришка через день в отключке. — Саша остановился на порогеи закурил. В комнате курить было нельзя, за это шибко гоняли пожарные, зато вкоридоре можно, и все курили, стоя одной ногой в комнате, а второй в коридоре —так, чтобы и телефон слышать, и пожарных не злить. — У Игоря запасного вариантанету, что ли?

— Лидия у него запасной вариант. — Нина закурила прямо всвоем углу. Она проработала в этом здании лет пятнадцать и никого не боялась. —Может, тебе сделать кофе, Лидия?

— Отстаньте от меня немедленно и навсегда, — пробормоталата, лихорадочно читая только что написанное. — Ты не знаешь, Нинуль, у нас впринтере бумага есть еще?

— У нас в принтере бумага с утра кончилась, — ответила Нинас удовольствием.

Она любила, когда что-нибудь кончалось. Добыть в хозотделебумагу, картриджи, кассеты и всякую прочу” необходимую мелочь не мог никто,кроме нее. Почему-то заведующая этим самым хозотделом свою работу понимала какнепримиримую борьбу с журналистами, которые изводили кипы бумаги, тысячикартриджей и тонны ручек. Все это она прятала, зажимала, не давала, личноубеждалась в том, что все ручки действительно рассосались в редакционномпространстве, а принтер не печатает, и тогда скрепя сердце выдавала требуемое.Только Нине она почему-то доверяла как себе самой, поэтому на поклон к Нине тои дело ломился редакционный люд, жалобно стенающий и посыпающий пеплом свои гениальныежурналистские головы.

— Нинуль, — привычно заныла Лидия, не отрываясь, однако, оттекста, — сходи к своей мадам Плюшкиной, а? Если я сейчас в другой отделпонесусь распечатывать, я точно ничего не успею. Игорь еще смотреть должен иправить, а он на выпуске, мне его ловить надо…

— Ладно уж, — согласилась Нина, — докурю только и схожу.

Собственный текст Лидии не нравился, выходило как-то корявои неубедительно, несмотря на то, что материала было много. Работать в такойчудовищной спешке она никогда не любила, хотя знала, что в этом естьопределенная журналистская удаль — сел и за пять минут наваял нечто вполнечитаемое и приличное.

— Черт бы их всех побрал, — пробормотала она сквозь зубы,имея в виду и некстати впавшего в нирвану Гришу Распутина, и зама главногоредактора Игоря Леонтьева, которому пришла фантазия заткнуть Гришкину дырку ее,Лидиной, статьей, а уже конец дня, и очень хочется домой, и понятно, что тудаона теперь попадет не скоро — пока напишет, пока Игорь прочтет, пока она всепоправит, а потом сдаст на выпуск…

Злясь на весь свет, она зажала ладонями уши, пытаясьосознать, что именно не так в ее тексте и как это можно быстро исправить, ноозарение не приходило.

— Я пошла к Галине, — прямо в ее ладонь, прижатую к уху,прокричала Нина. Галиной звали ту самую хозяйственную даму. — Ты все-такителефон слушай.

— Да пусть он сгорит, этот телефон! — проворчала Лидия,отнимая от ушей руки и вновь принимаясь яростно печатать.

Сашка у двери покачал головой.

— Ты что? — спросили из коридора.

— Да вот смотрю, как люди работают, — ответил Сашка ссарказмом. — Как звери!

В дверь заглянули. Лидия даже не обернулась посмотреть, ктоименно.

— Надо же, — сказали от двери с уважением, — и впрямь какзвери.

Лидия встала и, печатая шаг, как солдат у Мавзолея, подошлак двери и захлопнула ее перед самым Сашкиным носом.

— Надоели, — пробормотала она, возвращаясь за стол. Когдаминут через пятнадцать пришла Нина и гордо плюхнула на стол две пачки финскойбумаги и затейливую коробочку с новым картриджем, Лидия продолжала все так жеожесточенно печатать. Сашка давно ушел.

— Сама поставишь? — спросила Нина у Лидиной спины. — Всеравно никого из компьютерщиков нет давно. Один какой-то остался, самыйзахудалый, пасьянс раскладывает, я сейчас мимо двери в их отдел проходила,видела…

— Поставлю, — сказала Лидия, задумчиво глядя в экран. —Спасибо, Нинуль. Я завтра тебя по-человечески поблагодарю, а сейчас никак немогу, прости.

Нина одевалась за шкафом, гремела вешалкой и ботинками.

— Ладно. — Она выбралась из-за шкафа, обошла стол ипоцеловала Лидию в щеку. — Пока. До завтра.

— До завтра, Нинуль, — скороговоркой произнесла Лидия,которой в голову пришла очередная гениальная мысль. — Мы бы все без тебя простопропали.

— Ну естественно, — согласилась Нина и вышла, заботливопритворив за собой желтую учрежденческую дверь. Моментально стало не то чтобытихо, а как-то глухо. Редакционная жизнь отдалилась, как шум горной речки,скрывшейся за поворотом дороги.

Хорошо бы хоть полчаса никто не приставал, не торопил, нелез с вопросами про Гришку, Игоря и неожиданный аврал. Всего только полчаса, иона закончит… Полчаса. Полчасика…

Зазвонил телефон.

Лидия подпрыгнула в кресле, потеряв сразу и мысль, и место втексте, которое только что сосредоточенно правила, и оглянулась на телефон. Онразливался бодрым утренним звоном, и ему было совершенно наплевать на то, чтоон сбил Лидию с мысли.

— Пошел вон! — закричала она, отыскивая потерянную строчку,но он не унимался. — Я все равно не подойду, — громко сказала Лидия, упрямоглядя в компьютер. — Можешь не орать.

Но телефон не поверил в серьезность ее намерений.