Вальдор приставил острие ножа к сердцу противника. Из–за горящего прометия снег падал вокруг коричневыми хлопьями.

— Я говорил то, что подразумевал, лорд-примарх. — произнес он. — Мне это не доставляет никакого удовольствия. Ты был одним из лучших командиров.

— А кто теперь поведет твои новые игрушки? Будут ли у них свои командиры?

— Нет. Они потеряны.

— Ха. Тем лучше для тебя. Высший Лорд была права — ты не выносишь конкуренции.

— Это не было моей виной.

— Конечно же, нет, — Ушотан судорожно сглотнул, выкашливая густую кровь. — Знаешь, когда мы были в Маулланд Сен и я сказал, что мне тебя жаль, я не шутил. Я совершенно не пытаюсь тебя взбесить. Мне действительно жаль тебя.

Вальдор положил руку на рукоять кинжала и замер на мгновение.

— Я жил, генерал-капитан, — прохрипел Ушотан. — Это было кратко и болезненно, но клянусь всеми девятью кругами Ада, я жил. Я бы предпочел, чтобы все было именно так, а не так, как у тебя — ни радости, ни ненависти, ни страха. Нерушимый без развития, бессмертный без страсти.

Как только Вальдор приготовился надавить, он внезапно увидел далекое будущее — государство, вырвавшееся из реальности в холодные залы неведомого времени, где сама галактика погрязла в сражениях и целые миры были брошены в пламя; будущее, где на волю вырвались чудеса и безумие, с воплем пробивавшиеся сквозь арку реальности; будущее, где основы физики трещали от жадного потока ужасающего абсурда, а он всё оставался таким же неизменным, таким же холодным, чистым, непоколебимым и неспособным испытывать что–либо, кроме вездесущего давления бесконечной ответственности.

— Что же осталось в тебе, Константин? — Ушотан тяжело дышал, пузырьки крови просачивались между его обожженными губами. — Что такого Он может отнять у тебя, чего еще не отнял?

Вальдор глубоко вздохнул, после чего вонзил кинжал, положив конец мукам примарха. Какое–то мгновение он оставался безучастным, склонив голову, пока вокруг него бушевала буря и покрывала землю тонким слоем бледно-серого падающего снега.

Он медленно вынул кинжал.

— Ничего, — ответил Вальдор едва слышно, — совсем ничего.

Самонас спрыгнул с шатающейся платформы и упал, врезавшись прямо в разрушающуюся конструкцию стены. Он пронесся сквозь ряды склянок, сбивая их и поднимая сверкающую волну стекла во вспыхивающее пламя. Меньше секунды он провисел над бурлящей плазмой, подобно пылинке аурамита, несущейся навстречу разрушению. Именно в этот момент он в последней раз и увидел тело Астарте, прежде чем оно кануло в небытие — платформа закрутились, словно фитиль в пламени, после чего всё взорвалось в бурлящем окружении света и жара.

Даже несмотря на превосходную броню, взрывная волна кромешного ада была оглушающей. Зрение резко отключилось, и он не видел ничего, кроме ослепительно-белой вспышки, а тактические сенсоры утонули во взвеси искажений. Самонас смутно ощущал разрушающиеся полки, как только пытался использовать их для замедления своего спуска, вжимаясь в металлические пластины, чтобы его падение было хоть чуточку менее сокрушительным. Когда он наконец–то соприкоснулся с рокритовым полом, то ощутил себя так, словно в него врезался неуправляемый грузовик — обе ноги вспыхнули в агонии, и он почувствовал, как ломаются кости. Тяжелые куски металла с грохотом падали вокруг него, хлопая подобно дождю из лавы среди плавящегося и бурлящего мира магмы.

Постоянной привязки к окружению у него не было. Кустодий был ослеплен мерцанием пламени со всех сторон, оглушен грохотом и шумом приближающегося взрыва. Он мог лишь представить, что творится вокруг него — колбы взрываются, выбрасывая в кипящее пламя свое бесценное содержимое, где оно испарялось еще до того, как расплавилось стекло. Всё находилось на неопределенной границе газа и жидкости, и воину при движении казалось, что он плывет по ядру звезды.

И все–таки даже теперь, посреди этого почти бесконечного разрушения, старые установки не теряли своей власти.

Провал. Это провал.

Самонас полз вперед, повинуясь инстинкту, пробираясь на ощупь сквозь пламя в ту сторону, где, по его мнению, должен был находиться выход. Динамики в его наушниках наполнились ревом преисподней, заглушая его собственные сдавленные вздохи агонии. Он чувствовал удары обломков по всей спине, ощущал и разъедающий кожу жар, проникающий в места повреждений брони.

И все же каким–то образом ему удалось достичь порога. Самонас перевалился через него как раз в тот момент, когда конструкция позади него начала обрушиваться. Даже сквозь бушующее пламя он слышал треск колонн хранилища, падение древних несущих стен, грохот обломков, падающих в воронку, созданную местью Астарте.

Он ощущал, как его пульс учащается, а сознание колеблется. Каждое последующее движение было новым мучением, терзанием его уже умерщвленной плоти.

Слишком медленно.

Конечности словно были налиты свинцом. Он снова попытался поднять руку, но попытка не увенчалась успехом. Что–то тяжелое с хрустом упало на него сверху, пробив дыру в остатках его брони, и Самонас закашлялся кровью под шлемом.

Всё, что он мог видеть сейчас — лицо Астарте — странная смесь опустошенности и торжества, свернувшаяся в безумие, которое начало разрушать дело всей её жизни. И это было самым худшим из всего, что произошло. Он никак не мог выкинуть этот образ из головы, и вдруг понял, что это будет последнее, что он когда–либо увидит. В этом и заключалась горькая ирония — презрение смертного, отмечающее его неполноценность.

Но он ошибался. Дрожащим сознанием кустодий почувствовал, как кто–то схватил его за сломанные запястья и потащил вперед. Ярость преисподней ничуть не ослабела, но сквозь шум и рев пламени он начал различать темные очертания — воины, закованные в доспехи, сражались с обратной тягой, уводя его от опасности.

К тому времени, как они добрались до первой из охраняемых комнат, Самонас начал потихоньку приходить в себя. Боль оказалась почти всепоглощающей, и её часть порождало восстанавливающее себя тело, прижигая раны и борясь с ожоговой инфекцией.

Кустодий почувствовал, как кто–то сдернул с него шлем, и понял, что он заморгал и зашелся еще более сильным кровавым кашлем.

Он вновь находился в Темнице, достаточно высоко от адских жаровен, но следы разрушения окружали его. Пол задрожал, и смрад гари сделал воздух едким.

— Жить будет.

Самонасу удалось расслышать слова сквозь туман, но он не узнал говорившего. Только когда в поле зрения вновь появилось лицо в шлеме, он признал в нем одного из своих воинов.

Конечно, это должен был быть кто–то из его собственного Ордена — ни одна другая душа не смогла бы противостоять пламени.

— С Вами был кто–нибудь еще? — прозвучал вопрос.

Он знал, что это значит — кустодии или воины, способные спастись.

Самонас слабо покачал головой. Чувства и контроль возвращались к нему, сражаясь с болью.