На минуту Оди почти поверил ему, но потом этот местный уродец, затесавшийся в дружки к Клэйборну, предложил юноше выпивку, какую-то местную гадость, от которой он, наверное, превратился бы в гриб. Увидев, как это круглое лицо с рыбьими глазами ухмыляется ему из-под честного арканского кепи, Джойс взорвался. Рыча, словно ящер прерий, он толкнул мутика так, что тот повалился наземь, и стремглав выбежал из тента.

Прислушиваясь к смеху «Пылевых змей», новичок решил, что они просто слишком тупые, чтобы понять — с отделением покончено. Их осталось всего семеро, и это считая Туми, от которого не было никакой пользы, а только вред. Медики считали, что снайпер никогда не оправится от удара по голове, полученного в лодке. Услышав это, Оди взбесился: идиот с отбитыми мозгами выжил в засаде, а дядя-сержант Калхун погиб! Раньше он жалел Корта, но с того момента возненавидел его. Точно так же Джойс терпеть не мог «Пылевых змей» за их глупый смех, грязные шуточки и все прочие мелкие богохульства. Юноша не сомневался, что святой Гурди-Джефф назовет их еретиками.

Неожиданно Оди захотелось узнать, чем сейчас занят святой.

Исповедник Йосив Гурджиеф прибыл в Раковину на заре. Дождь наконец-то прекратился, и руины окутал ореол тумана, завитки которого клубились вокруг тарахтящей канонерки летийца. Он поднялся но великой реке Квалаквези и пересек городскую черту в центральном канале некрополя. Стоя на бронированном носу корабля, Йосив смотрел, как мимо проплывают развалины, схожие с гигантскими окаменевшими актиниями, — возникают из смога и вновь скрываются в нем. Это был первый визит Гурджиефа в мертвый город, но реку он помнил хорошо, ибо когда-то давно странствовал по тернистым путям ее долины.

Говорили, что человек может пересечь по Квалаквези весь континент, но исповедник сомневался, что многие сумели бы совершить подобное путешествие, поскольку в глубине материка единое русло раветвлялось на множество переплетающихся притоков. Этот лабиринт, в котором заблудившийся странник мог вечно описывать круги, назывался Клубком Долорозы. Однажды Йосив вошел туда и вернулся, но часто спрашивал себя, действительно ли он покинул Клубок.

Пока канонерка плыла сквозь подернутую дымкой зарю, мысли Гурджиефа возвращались к тому безумному странствию. Шел первый год пребывания летийцев на Федре, и адмиралу Карьялану потребовались добровольцы для рекогносцировки незаселенных земель в тылу врага. Опасная работа, но только что произведенный в лейтенанты Йосив мечтал сделать карьеру. Изображая одинокого паломника в поисках просвещения, мореход втерся в доверие к племени кочевников, называвших себя «ниррода». Даже по меркам Федры они были вырожденцами, но поверили в ложь разведчика и позволили ему присоединиться к скитаниям в долине Квалаквези. Со временем легенда Гурджиефа из прикрытия превратилась в правду, ибо в глубине Клубка все мысли о шпионаже и войне забылись, словно потускневшие сны после пробуждения, и больше ничего не имело значения, кроме похода в поисках Истины Бога-Императора.

Время странно текло в том серо-зеленом чистилище. Йосив вспоминал годы терзающего душу отчаяния, перемежавшиеся ускользающими мгновениями экстаза. Он исследовал заброшенные долины, где обитали гигантские первобытные звери, блуждал среди полузатопленных руин дочеловеческих цивилизаций, рядом с которыми Раковина выглядела современным мегаполисом. Глубоко в коралловом сердце планеты летиец вступал в схватки и дискуссии с демонами, не зная, истинны они или рождены безумием, и не понимая, есть ли здесь разница.

Самой странной оказалась встреча с одиноким воином тау, который брел через джунгли в громоздком боескафандре. Судя по сетке трещин на потускневших керамических пластинах, его броня видала лучшие дни, но ксенос без труда мог уничтожить Гурджиефа, и потому паломник не стал проявлять враждебность. Вместо этого Йосив попытался узнать тайну чужака, доспех которого был выкрашен в багровую крапинку, а не в ярко-белый и полночно-черный цвета армии Прихода Зимы. Летиец понятия не имел, к какой группировке принадлежал чужак, но пятиконечная звезда на нагрудной пластине выглядела как личный герб, что выдавало в тау почтенного воина.

Они общались, как два собрата-паломника, делились историями и пытались разобраться в невероятных сплетениях Клубка. Чужак был солдатом, как и Гурджиеф, затерянным во времени и пространстве, но по-прежнему верным заданию, которое привело его в дикий край. О его сути ксенос особо не распространялся, но Йосив сумел понять, что воин охотится за бандой изменников, названных им «Пожирателями гнили».

— Дикари обернулись против нас, вырезали моих товарищей, — объяснил тау. — Поглотили нашу плоть.

— И все же ты выжил?

— Я… Да… Я выжил. Должно быть, так, — но ксенос выглядел неуверенным.

Когда летиец вежливо осведомился о касте чужака, заранее зная, что перед ним воин огня, тау пришел в замешательство. Наконец он ответил «дым», и Гурджиеф не почувствовал лжи в словах собеседника, хотя даже молодой лейтенант знал, что у синекожих только пять каст и «дыма» среди них нет.

Они расстались без происшествий, не друзьями и не врагами, что само по себе было удивительно. Впоследствии Йосив сообразил, что таинственный воин не назвал ни своего имени, ни звания.

Десятилетия спустя Гурджиеф вернулся из Клубка и обнаружил, что отсутствовал меньше года. Он не мог снабдить адмирала Карьялана ни картами, ни информацией о враге. Вместо них будущий исповедник принес командиру семена откровения вместе с иными, более странными семенами, которые вскоре пустили корни в теле Вёдора. Это были прожорливые грибковые споры, случайно осевшие на Йосиве во время странствий в сердце Клубка. Когда его возлюбленная Наталья также налилась заразой, лейтенант сперва впал в отчаяние, но затем возрадовался ее страданиям. Так шаг за шагом формировалось кредо Гурджиефа: человечество рождено в проклятии, и достичь искупления можно лишь путем священных страданий во имя Бога-Императора.

— Отступники, они наблюдают за нами, — произнес стоявший рядом комиссар, возвращая Йосива в настоящее. — Я видел, что арканцы подглядывают из руин и убегают, как крысы.

— Они знают, что сбились с пути истинного и должны предстать перед судом Императора, — печально ответил исповедник.

— Император, Он обвиняет, — искренне и с чувством отозвался комиссар.

«Да, так Он и делает, — мысленно согласился Гурджиеф. — И сегодня Он обвинит этого мятежного полковника, этого Энсора Катлера».

Высокомерный командир арканцев не стал высаживаться на палубу «Могущества» и лишил адмирала драгоценных доноров, из-за чего несчастного Вёдора едва не хватил удар от бешенства. Такое оскорбление было тяжким само по себе, но победа Катлера в Раковине подняла волну беспокойства, которая докатилась и до Небесного Маршала. По правде, исповедника совершенно не интересовали таинственные планы Зебастейна Кирхера, но тот пригрозил Карьялану отставкой, если адмирал не прижмет конфедератов к ногтю. С этим Гурджиеф смириться не мог: ничто не должно помешать священному мученическому паломничеству его господина.