Описанное Спинозой соотношение между разумом и материей хорошо известно как «двухаспектная теория сознания». Применительно к людям она достаточно проста, по крайней мере на первый взгляд: из нее следует, что разум и тело – две стороны одной монеты. Например, если мы хотим описать какую-то особенность человеческого поведения, мы можем сосредоточиться либо на психологическом состоянии соответствующего человека, то есть на его мыслях, чувствах и желаниях, либо на его физическом состоянии, то есть на том, что происходит в его мозге и других частях тела. По словам Спинозы, это просто альтернативные способы описания одной и той же цепи событий; они объясняют одну вещь с двух различных точек зрения. Такой теории не присуще противоречие идеи Декарта о том, что духовные и физические сферы принципиально различны и все же таинственным образом взаимодействуют. Однако в теории Спинозы есть одна странность. Похоже, он считал, что каждое физическое явление, а не только те, что подразумевают разумные организмы, можно описать как с физической, так и с психологической точки зрения. Речь шла не только о мозге, но и о каждом физическом объекте, имевшем ментальный аспект. Но как описать груду камней в психологических терминах? Каков ментальный аспект дерева? Спиноза настаивал: он вовсе не хотел сказать, что неодушевленные предметы думают или испытывают эмоции. Но считал себя обязанным признать, что всё вокруг в каком-то смысле живое. Что он имел в виду, остается неясным.

Эти рассуждения об одушевленности Вселенной привлекали поэтов конца XVIII в., включая Гёте и Кольриджа, и других, кто хотел создать религию из природы. Философия Спинозы, казалось, напоминала о ранних греческих мыслителях, говоривших обо всех вещах как живых и «полных богов»[346], поэтому, похоже, она послужила отличным оправданием для обожествления пейзажа. В конце концов, разве он не отождествлял Бога и природу и разве это не имело того восхитительного следствия, что каждая птица, цветок и даже червь – часть Бога? Поначалу некоторые толкователи так и думали. Спиноза утверждает, писал один английский ученый в 1698 г., «что Божество – это вся Масса Сущего или Материи во Вселенной»[347]. В 1705 г. другой британский писатель придумал термин «пантеист»[348] для описания тех, кто приравнивает Бога к материальной вселенной; он утверждал, что Спиноза был пантеистом par excellence[349].

Возможно, Хуан де Прадо и был пантеистом в этом смысле слова. Но Спиноза – определенно нет. Он недвусмысленно отрицал возможность отождествления его Бога с какой-либо физической частью природы или даже с физической вселенной в целом. Спиноза писал, что «если некоторые полагают… что Бог и природа (под которой они понимают некоторую массу или телесную материю) суть одно и то же, то они совершенно ошибаются»[350]. Эта отговорка озадачивает. Как Спиноза может утверждать, что Бог не является физической вселенной, если он считает, что Бог есть природа? Ответ в том, что Спиноза никогда не утверждал, будто термины «Бог» и «природа» всегда однозначны. Он писал: «Я не так отделяю Бога от природы, как это делали все известные мне мыслители»[351]. Хотя он отвергал традиционное разграничение между Богом и природой, он различал активные и пассивные аспекты природы, под которыми он, по-видимому, имел в виду ее созидательную мощь и ее результат. И, строго говоря, под природой он подразумевал активную силу, которую отождествлял с Богом, а не цветы, птиц, горы и так далее, которые каким-то образом воплощают эту силу. Стоит также отметить, что Спиноза не был склонен относиться к какому-либо аспекту природы как к заслуживающему поклонения. Поэтому его отношение к ней не было религиозным в каком-либо привычном смысле.

Спиноза настаивал, что физический мир обнаруживает себя непоколебимой чередой причин и следствий: «Вещи не могли быть произведены Богом никаким другим образом и ни в каком другом порядке, чем произведены»[352]. Сначала все может выглядеть иначе, но чем больше мы узнаем о законах природы, тем больше видим, как каждый шаг в ходе событий срежиссирован заранее. Природа постоянна, поскольку ее движение отражает природу или сущность Бога: допускать, что все могло пойти иначе – значит предполагать, что сам Бог мог быть иным, что, по словам Спинозы, абсурдно. Характерно, что Спиноза сравнивал законы природы с истинами геометрии. Все вытекает «с той же необходимостью, как из сущности треугольника следует, что три угла его равны двум прямым»[353].

Утверждал ли Спиноза, что даже Бог не способен делать все, что захочет? В некотором смысле да. Если свобода означает возможность выбора между альтернативами развития событий, то Спиноза легко согласился бы с тем, что Бог не свободен. Но это не имеет значения, так как нельзя говорить о наличии у Бога предпочтений или каких-либо желаний. Поэтому отсутствие свободы выбора у Бога не означает невозможности для него как-либо реализовать свою волю. Предполагать иное значило бы совершать старую ошибку уподобления Бога человеку. Помимо прочего, согласно Спинозе, существует и другое значение свободы, при котором Бог свободен абсолютно. В самом деле, в этом смысле Бог есть единственное сущее, имеющее полную свободу.

В начале «Этики» Спиноза дал определение свободы с точки зрения автономии: «Свободной называется такая вещь, которая существует по одной только необходимости своей собственной природы и определяется к действию только сама собой»[354]. Другими словами, нечто свободно, если оно не обязано своим существованием чему-либо иному и не подвержено влиянию какого-либо внешнего воздействия. Легко видеть, что такой свободой Бог Спинозы располагает. Он бесконечен и всеобъемлющ, поэтому нет никаких причин или воздействий, которые являются для него внешними. С другой стороны, люди обычно не пользуются такой автономией, так как они пассивны и находятся во власти бесчисленных сил, ни в коем случае им не подвластных. Они могут думать, что обладают некоторой степенью независимости, однако это иллюзия, так как «люди заблуждаются, считая себя свободными. Это мнение основывается только на том, что свои действия они сознают, причин же, которыми они определяются, не знают»[355]. Спиноза шутил, что если бы падающий камень мог думать, то полагал бы, что падает по собственной воле, так как не знает причин собственного движения. Отрезвляющая правда, однако, состоит в том, что все определяется той или иной причиной, «которая в свою очередь определена другой причиной, эта – третьей и так до бесконечности»[356].