По словам Спинозы, истинный смысл чудесных библейских историй заключается в том, чтобы «побудить людей, и в особенности толпу, к благоговению… не разум убеждать, но затронуть и пленить фантазию и воображение людей»[328]. Посему не следует слишком подробно разбираться в деталях этих историй, чем, к сожалению, нынче занимаются ортодоксальные религии. Вместо этого лучше сосредоточиться на добродетели и благочестии, в чем и состоит суть этих историй. Рассмотрим, например, жизнь Христа. Спиноза с радостью признавал, что Христос дал «своей жизнью и смертью пример необычайной святости»[329] и что Христос имел такое глубокое понимание Божественного закона (то есть справедливости и милосердия), что его можно рассматривать как «уста Божьи»[330]. Но философ отводил Христу особое место во многом благодаря его нравственному учению и примеру, который он подавал другим, а не потому, что он в каком-то сверхъестественном смысле был сыном Бога. Учение Христа было божественным, однако сам человек таковым не был, ибо подобная дикая идея лишена всякого смысла: «Если же некоторые церкви прибавляют к этому, что Бог принял человеческую природу, то… признаться по правде, мне кажется, что они говорят не менее нелепо, чем если бы кто-либо мне сказал, что круг принял природу квадрата»[331].

Мухаммед тоже учил божественному закону, и поэтому был истинным пророком, хотя, по-видимому, меньшим, нежели Христос. Покуда человек живет правильно, не имеет значения, какую религию он исповедует, пусть даже он совершенно не осведомлен о каких-либо писаниях. То есть «царство Божье есть то, в котором справедливость и любовь имеют силу права и заповеди»[332].

Чтобы построить царство Божье, необходимо организовать государство на широких демократических принципах и обеспечить абсолютную свободу слова и достаточную свободу религии. Спиноза настаивал, что суть государства в свободе: «Цель государства, говорю, не в том, чтобы превращать людей из разумных существ в животных или автоматы, но, напротив, в том, чтобы их душа и тело отправляли свои функции, не подвергаясь опасности, а сами они пользовались свободным разумом и чтобы они не соперничали друг с другом в ненависти, гневе или хитрости и не относились враждебно друг к другу»[333]. Государственные власти могут вмешиваться в религию – они даже должны это делать, поскольку религия слишком опасна, чтобы оставлять ее в руках священников. Но вмешательство государства оправдано лишь одной целью: все ритуалы, обряды, «культ религии и практика в благочестии должны сообразоваться со спокойствием и пользой государства»[334]. В свою очередь, убеждения людей должны оставаться полностью личным делом, и ни священникам, ни церквям, ни синагогам, мечетям и кирхам не может быть предоставлена какая-либо юридическая власть. Стоит только дать ее священникам, как они начнут преследовать всех несогласных. Результатом всегда будут борьба, раскол и сектантство. Однако Спиноза не выступал за отделение церкви от государства в той форме, которая была закреплена, например, в конституции Соединенных Штатов. Совсем наоборот. Согласно Спинозе, государству надлежит установить и контролировать народную религию, которая должна быть «самой простой и наиболее всеобщей»[335]. Все другие мирные религии должны быть разрешены, хотя их культовых сооружений должно быть меньше и они должны быть не такими впечатляющими, как строения, принадлежащие упрочившейся в государстве церкви.

Такой процветающий и относительно мирный город, как Амстердам, явно свидетельствовал о преимуществах терпимости и многообразия. Хотя город пользовался лишь относительной свободой, что Спиноза знал по собственному опыту, там было значительно лучше, чем во многих других местах христианского мира, и это показывало, что свобода мысли необязательно становится угрозой общественному порядку. Отнюдь не несущая опасности интеллектуальная свобода, напротив, имела массу преимуществ. Такая свобода «в высшей степени необходима для прогресса наук и искусств, ибо последние разрабатываются с успехом только теми людьми, которые имеют свободное и ничуть не предвзятое суждение»[336]. Кроме того, поскольку уничтожить независимую мысль невозможно, любые попытки подавить ее публичное выражение вызывают нежелательные последствия: «люди постоянно думали бы одно, а говорили бы другое… следовательно, откровенность, в высшей степени необходимая в государстве, была бы изгнана, а омерзительная лесть и вероломство нашли бы покровительство; отсюда обманы и порча всех хороших житейских навыков»[337].

Спиноза заявлял, что у него нет желания упразднить привычные религии или даже побудить массы отказаться от их представления о Боге как о правителе, наподобие короля. Мало того, подобная цель была бы совершенно несовместима с его либеральными принципами терпимости, этого просто невозможно достичь. Людям нужны их собственные относительно примитивные образы и истории, и если они не будут думать о Боге как о личности, как о существе с желаниями, эмоциями и активным участием в человеческой жизни, то они, вероятно, вообще не будут о нем думать. Писания Спинозы были рассчитаны на тех немногих, кто мог оценить философские идеи и поэтому был способен понять неприукрашенную правду.

Поэтому и его «Богословско-политический трактат» вышел на языке образованных людей – на латыни. Трактат был опубликован анонимно и с ложными издательскими данными, но многие ученые и церковники знали, кто за него ответствен. Спиноза был очень обеспокоен, узнав, что некоторые его товарищи пытались перевести трактат на нидерландский язык для охвата более широкой аудитории. Он считал, что такое издание может вызвать народный гнев и, возможно, привести к насилию. Эти страхи были обоснованны. Когда один друг и последователь Спинозы необдуманно опубликовал под своим именем и на простом голландском языке свои рассуждения о религии в духе Спинозы, его бросили в тюрьму, где он и умер. Еще до публикации латинской версии трактата Спиноза писал: «…теологи повсюду строят мне козни»[338]. Когда книга вышла, его бывший ученик, ставший католиком, предостерегал Спинозу, что если тот не отречется от своего «жалкого и безумного учения… то гнев Божий разразится над Вами»[339]. Спиноза весьма осмотрительно так и не опубликовал главную свою работу, «Этику», которая достаточно полно отражала его взгляды.