Придя на улицу Велабр, было принято сначала побродить вдоль лавок, небрежно изучая предлагаемый товар и беседуя со знакомыми торговцами, а уж потом, приценившись и приняв решение, делать покупки. Впрочем, именно торговцы улицы Велабр, под час уговариваясь между собой, упорно держали одну и ту же цену во всех лавках, не соглашаясь подвинуться и проявить уважение. Они же контролировали качество, запрещая торговать негодным товаром.

А еще я любил бродить по Яремной улице, что шла от алтаря Юноны благословляющей браки. Здесь произносились клятвы верности, и можно было за одну прогулку встретить сразу же несколько свадеб. В этом случае добровольно ставшие под счастливое ярмо супруги и их гости, щедро одаривали детей сладостями и мелкими монетами. Женщины обсуждали наряды невест, мужчины выискивали знакомых, стремясь заполучить приглашение на последующий пир. Яремная улица огибает Капитолий[61] с храмом на нем. Кстати, тоже отличное место, особенно в дни казней.

Наверное, я мог бы бродить вот так по знакомым с детства улицам, радуясь им точно старым друзьям, зашел бы на Коровий рынок, поднялся бы на Палатин, или заглянул на упорно ползущую по холму дорогу Победы, так называемый взвоз.., но нельзя было забывать и о крадущемся за мной идумеем.

Наконец я решил, что мы уже достаточно покружили по городу, и теперь можно не ожидая подвоха спокойно переговорить. Как раз под боком оказался небольшой трактир, куда я и скользнул, ожидая, что Костобар, вскоре последует моему примеру. И действительно, не успел я ополоснуть лица, как он воздвигся в дверях едальни, громко подзывая к себе прислугу и требуя вина промочить горло.

Увидев, что меня уже ведут за стол, он надменно оглядел полутемное пространство кабачка, потребовав, чтобы его посадили за мой стол, дабы он мог насладиться приятной беседой с гражданином Рима и как он видит, легионером.

Трясясь от страха, трактирный слуга метнулся к моему столу, и неустанно кланяясь, вымолил приглашение для нового гостя. Что нам и было нужно.

Не слушая пояснения слуги на счет вкусностей, которых я мог вкусить в этом убогом месте, я кинул на стол несколько монет, приказав принести все, что тот считает достойным моей особы, после чего свой заказ сделал пограничник, и мы на некоторое время остались одни.

– Рассказывай Квинт, чего ради такая таинственность? – сотник насупился, глядя в широкую глиняную кружку, которая возникла перед ним, едва только он устроил свою задницу на жесткой лавке.

– На Ирода готовиться покушение, – я зевнул, показывая знаками, чтобы мне тоже принесли вина. Кроме нас в кабаке ужинали трое: одетый по-военному образцу выпивоха со шрамом через все лицо и бронзовым точно монета загаром, невысокий жирный словно мешок с дерьмом купец, и юноша, по всей видимости, слуга или его сын. Легионер скучал один, а значит, вполне мог напроситься к нам. Это было излишним.

– Где? Когда?

Двое слуг поставили на стол пирог с мясом, и на отдельном овальном блюде сырный пирог обильно залитый горячим медом, рядом миску с маринованными оливками, порезанными кусочками колбасой и сыром. Холодные вареные яйца были в скорлупе, так что оставалось гадать, платят ли гости отдельно слугам за облупливания их, или хозяева просто рассчитывают, что если сие блюдо окажется нетронутым, его можно будет предложить другим гостям на завтрак.

Я потребовал хлеба, хотя на столе было полно выпечки. Слуги поспешили исполнить мое желание, заодно добавив к нашей трапезе пару кувшинчиков молодого вина и утвердив передо мной точно такую же, как и у сотника кружку.

– Когда тетрарх направится к Марку Антонию, по дороге, скорее всего, или может во дворце…

– Понятно. Ты знаешь заговорщиков?

– Не всех, – я отхлебнул из кружки, смакуя кисловатый вкус, оторвал себе большой кусок сырного пирога, щедро обмакнул его в мед, – наше дело упредить удар, прихлопнуть злоумышленников до того, как они полезут убивать Ирода.

Костобар кивнул. И я рассказал про еврейский квартал, предположив, что заговорщики, скорее всего, разместятся в синагоге, где считают себя в безопасности.

Слуги принесли жареного ягненка, и я, вяло пережевывая нежнейшее мясо, потребовал подавать фрукты и еще немного оливок, так как наш запас поистощился, а я люблю заканчивать трапезу именно так.

Я знал заранее, когда братья Шенон будут представлять меня другим заговорщиком, дабы те узрели меня лично, и согласились, что я стою тех денег, которые обещали мне мои наниматели, а, скорее всего, выторговали у меня скидку. По договоренности я должен был стоять где-нибудь во дворе, подпирая стены, или сидеть в атриуме, смирно дожидаясь, когда меня пожелают пригласить. Нормальная практика для человека, зарабатывающего себе на жизнь служением Марсу и Сатурну.

Опасающиеся предательства заговорщики рассчитывали показаться передо мной с закрытыми лицами, или даже принимать меня в темноте. Но.., в общем, получилось, что я немного поломал их тщательно разработанный спектакль, то есть, явился, как и было уговорено один одинешенек, а затем, перерезал горло приставленному ко мне рабу, впустив в дом идумеев.

Наверное, это не правильно, нападать на безоружных людей в синагоге, но, не силой же убеждения я должен был воздействовать. Мой отец, в таких случаях обычно говорил: «Сколько не говори мед, мед, во рту сладко не станет. Лучше протяни руку, отщипни крошку, и тогда мир откроется тебе по-новому».

Не знаю, как другим, но мне по вкусу мир, в котором, убивают наших врагов, и спасают друзей и благодетелей. А к Ироду у меня всю жизнь было особенное отношение, с одной стороны я искренне уважал и восхищался им, с другой я был верен своему темному братству и клятве которую давал учителю Люцию Грасса Вулпесу и нанявшему меня Марциалию Нунне Алауде. А значит, люблю я его или ненавижу, а прикажут прирезать или отравить, выполню за милую душу.

Идумеи сработали чисто. Костобар рывком открыл дверь и тут же вперед него в полутемное пространство синагоги ворвались два десятка вооруженных воинов, которые рубили, кололи, резали глотки. Сопротивления не было, мое сердце не успело отстучать двести раз, как идумеи уже выскочили один за другим, на ходу обтирая мечи и рапортуя о победе. Но это было еще не все, на свободе оставались нанявшие меня братья Шенон и их семьи. Поэтому я оправил на себе одежду, и отпустив почти всех воинов, со мной остались лишь пятеро, как ни в чем не бывало, отправился в домик, в котором не подозревая измены ждали ответа старейшин Елизар и Исак.

Оба брата, оказавшиеся на свою беду в атриуме дома, почта одновременно расстались с жизнью, встретившись с моими метательными ножами, которые я бросил с обеих рук. Жена Исака ринулась было мне на встречу, вскинув мужнин тесак, но я вывернул ей запястье и притянув «воительницу» к себе, перерезал ей горло. Второй бабы поблизости не оказалось, и она избегла участи своего мужа и зятя. Дети… идя в дом к своим «нанимателям» я был готов порешить и их, дабы не оставлять свидетелей, но на счастье, их либо не было поблизости, либо они отлично сумели спрятаться. В любом случае – дети остались жить. А я утешил себя, что хоть и порешил, предоставивших мне кров и еду людей, но зато сделал божескую милость, сохранив в целости и неприкосновенности их потомство. К слову, другой менее хладнокровный и спокойный человек, скорее всего отымел бы их, после чего прикончил за ненадобностью, или продал в рабство, что по сути хуже любой смерти.