– Спасибо, – прошептала она и… я слез с Абаль, прикоснулся к жилки на ее шее, та не трепетала. Зато моя рука сделалась красной от еще теплой крови. Должно быть на земле оказался камень, об который я и размозжил голову своей бывшей возлюбленной.

Поднявшись на ноги, я заметил, что вокруг нас собрались слуги и рабы, в последнюю очередь подошла стража, понимая, что бежать все равно некуда, я бросил последний взгляд на труп Дикой Розы, и, опустив голову, сдался. Кто-то отобрал у меня меч, чьи-то руки быстро и весьма ловко ощупали пояс. Я невольно покосился на разбойничью рожу шмонавшего по мне солдата, но не признал в нем знакомца. Впрочем, польститься на «темную жрицу» могли только люди преступающие закон, а, судя по ее состоянию, таковых здесь было с избытком.

И тут, неожиданно для себя я снова ощутил мощные волны «черной жрицы». Волны силы призывающей одетого в плащ мрака жениха прокрасться в темные покои невесты для свадебного пира. Взглянул на покойницу, ее глаза были застывшими, дыхания не ощущалось. Но это ведь невозможно, отец говорил, что многие «Черные пауки» так и уходили из этого мира, не встретив подходящей им женщины, не может быть, чтобы тут их было две. Но с другой стороны не может быть и такого, чтобы Абаль осталась каким-то образом жива.

Я хотел еще раз послушать ее сердце, но мне это не позволили. Окинул взглядом молча косящихся на меня со всех сторон местных рабынь и служанок, пытаясь отгадать или почувствовать в них жрицу. Нет, как будто ничего конкретного, сила летала вокруг нас кругами, словно душа погибшей Абаль, никак не могла покинуть своего последнего пристанища. Нет! определенно сила шла откуда-то из дворца, или дворец был насквозь пропитан чернолунным волшебством Абаль.

Меня толкнули в спину, и я побрел куда-то на негнущихся ногах. Нет, пусть Марс покарает меня если я вру, в этот момент я не испытывал ни малейшего страха, впрочем, до страха ли мне было, когда вокруг вились огненные кольца самого явного на этом свете зова. Зова «черной жрицы» к своему жениху, к «Черному пауку», а единственным «Черным пауком» в округе был я. Уж в этом можно было не сомневаться.

– Зачем ты убил рабыню? – Услышал я, но даже не попытался посмотреть на говорящего, все мое существо занимала единственная мысль о той, которая звала меня, и которую я искал и не мог найти. Запоздало пришла еще одна мысль, что несчастная Абаль в своем состоянии просто не могла воспроизвести зова такой силы.

– Тебя допросит госпожа Саломея.

Новый пинок, но уже послабже, явно не старались побольнее ударить, а только чтобы задать направление.

– К чему убивать? Она ведь одержимая, поди, сама бы скоро подохла. А так с дитем, грех…

Ага. А это уже Гиппий, достанется ему теперь, за то, что привез в Хеврон убийцу и нечестивца, впрочем, не стоит отвлекаться, пока меня не бросили в яму, не отправили на суд к Ироду, пока не… нужно было отыскать ее. Отыскать, или не имеет смысл жить дальше, когда «Черных пауков» почти что всех извели, а мне хоть разорвись, а не родить самому от себя… теперь, мои поиски отягощались висящими на плечах стражами, но, если бы я мог позвать ее сам. Если бы только увидеть, только понять, кто жрица. Потом, дома, я мог бы убедить Ирода, что не так уж и виновен. Я бы купил у него задним числом негодную рабыню, мы выпили бы мировую, а после я бросил бы все, и помчался к ней. Второй шанс, второй шанс после несчастной Абаль. Еще одна «черная жрица»! Это я не мог упустить.

И тут я увидел ее. По лицу шлепнула матерчатая занавеска, должно быть меня привели, наконец, для допроса. Но… властные волны черного пламени обхватили меня со всей своей юной призывной силой и с размаха грохнули под ноги возвышавшейся надо мной золотой статуи. У себя дома я частенько видел разодетых в золото и пурпур статуй богинь, но эта превосходила их всех. Рыжая с золотыми лентами в пышных волосах и янтарными глазами «черная жрица» была облачена в золотой же гематий и желтую столу.

Я запоздало сообразил, что стою перед ней на коленях, и поднялся, сделавшись сразу же выше красавицы на полторы головы. Маленькая с живым выразительным лицом и умным взглядом, младшая сестра Ирода Саломея была воплощением невинности и одновременно с тем греха. Она была лучшей из возможных жен для «Черного паука», но она была недостижима точно луна.

Теперь смутно припоминаю, что когда-то ее мать – черноволосая и прекрасная точно статуя богини Кибелы Кипра показалась мне носительницей какого-то волшебства, того самого, что объединяло семью покойного Антипатра и помогало ему находить понимание и поддержку арабского двора. Впрочем, в тот момент я просто не имел еще понятия, что Кипра, являлась дочерью царя арабов, от одной из его многочисленных рабынь. Причем, не просто дочерью, а любимым ребенком, для которой царь был готов сделать если не все, то очень многое. Но это известная магия, и имя ей высокая политика.

В Саломеи же неугасимо горел огонь «черной жрицы», который сразил меня, заставив почти что потерять разум.

–

Едва я покинул своего господина, отправившись с письмом в Идумею, как получивший от Антигона обещанную за взятие Иерусалима награду в размере тысячи талантов и торопясь захватить еще и 500 жен, Пакор окружил Иерусалим, демонстрируя мощь своей армии и шутя, что де не оставит там камня на камне, коли вместо приличных женщин – жен и дочерей самых родовитых и известных жителей города, им отдадут рабынь и шлюх. Пользуясь своим положением, он потребовал личной встречи с Фасаилом, Гирканом и Иродом, которая должна была произойти за пределами Иерусалима, где те могли бы поговорить, стоя под специальными тентами от солнца. Посланник Пакора утверждал, что, несмотря на то, что формально парфян нанял Антигон, заплатил он им только за то, чтобы воиска вошли в город. Но ежели Гиркану пожелается, чтобы парфяне вышли оттуда, он может предложить щедрый выкуп, после чего войска покинут Иерусалим, не нарушив ни первичной договоренности с Антигоном, ни вторичной с Гирканом. Не зря же говорят, «хитрожопые как парфяне»!

Как ни крути, а заплатить даже очень много, все же лучше, нежели утратить все. Поэтому Гиркан согласился на встречу, заметив только, что со стороны Пакора и со стороны иудеев будет равное количество свиты, которая встанет на одинаковом расстоянии от центра, где собственно и произойдет встреча. Со стороны парфян явятся царевич Пакор и предатель Антигон, со стороны Иерусалима – Гиркан и тетрарх Фасаил. Кроме них предполагалось несколько сильных воинов, которые понесут балдахины, защищающие от солнца повелителей двух сторон.

Многим позже, разговаривая с присутствующими на встрече, я услышал вот такую историю: стоял жаркий, солнечный день. На самом деле можно было встретиться утром или ближе к вечеру, но Пакор настоял на этом не самом приятном времени суток. Как выяснилось позже, не случайно.

Так вот, стоял жаркий полдень, войска расположились на заранее оговоренном расстоянии друг от друга. Как я понял, на таком, чтобы им было сложнее переругиваться между собой. Так как каждый, кто хотя бы раз был на войне знает, что нет ничего опаснее глупых солдатских шуточек, большинство из которых очень обидные. Стоят два войска, а делать им особенно нечего. Парятся бедолаги под тяжелыми доспехами, изнывают от глупости начальства отчего-то потребовавшего, чтобы непременно солдатня торчала здесь точно на параде, не выпуская из рук тяжелых щитов и пилумов, не снимая шлемов и прочей брони. Потеют, злятся, и от того готовы, голыми руками любого на части разодрать. А делать-то как раз ничего и нельзя. Вот и торчат они, припоминая матерей, жен и сестер своих противников и высказывая предположения с какой божьей тварью каждая из них сношалась. По началу весело все идет, народ в остроумии соревнуется со славными ораторами, да читчиками новостей соревноваться. Но это только по-первости. Ругаются воины, ни богов, ни правителей не щадят, а солнышко меж тем припекает, а доспехи нагреваются, так что вскоре с пыточными орудиями сходства начинают приобретать. Мокнут от пота медные точно монеты лбы, краснеют и начинают лупиться носы, все тело чешется, будто год в бане не был, из мокрых от пота ладоней нет-нет, да и вырвется предательский пилов, а врагам только дай повод позубоскалить.