ужасно ее раздражало! Непослушными пальцами она мяла свой длинный рукав, чтобы хоть как-то унять раздражение.

Беспомощная…

Такой шанс пожить! Ощущать, чувствовать, пробовать – и такая развалюха.

И еще этот со своими стараниями. Не дает ей и воздух испортить самостоятельно.

Параллельно кормлению Сергей раскладывал перед Лизой карточки, по которым двухлетки запоминают слова.

– Давай еще чуть-чуть, – приговаривал он, отправляя ей в рот еще одну ложку с переслащенной кашей.

Он указал на карточку с радугой.

– Это что?

Лиза силилась вспомнить слово. Конечно же, она его знает. Но в голову лезли совершенно другие слова: «цвета», «полоски», почему-то «подкова». Все не то.

Она морщила бледный лоб, стараясь вспомнить.

– М-м-м… Сейчас… Как же его… Краски?

– Радуга, – поправил Сергей, отправляя ей в рот новую ложку.

Лиза выглядела обескураженной. Она глотала жидкую кашу без всякого энтузиазма.

Раздражение волной подкатывало к горлу.

Вкусовые рецепторы Лизы стали настолько чувствительны, что даже крупинки сахара было бы достаточно.

Невозможно, до тошноты сладкая каша.

Надо как-то ему сказать, а то ее задница буквально слипнется.

Тем временем Сергей достал следующую карточку с глупыми, детскими, неправдоподобными, улыбчивыми рисунками.

Порвать бы их к чертям собачьим!

«Собака».

Это она вспомнила.

– Собака! – Лизе стало противно от того, какая неподдельная радость прозвучала в ее голосе.

Гребаная собака.

Вспомнила.

Большое достижение.

– Молодец, – Сергей тоже радовался, как мать-наседка. – А это?

Он выложил перед Лизой карточку, на которой были изображены нелепые люди, державшиеся за руки. Что-то в их приторных, почти как ее каша, улыбках раздражало Лизу еще больше.

– Люди, – бросила она и потянулась к ложке.

Однако Сергей не придвинул ложку, а напротив, убрал подальше.

Какого…

– Подумай лучше. Ты знаешь это слово. Не сдавайся.

– Просто люди, – повторила Лиза, нахмурившись.

– Нет, не просто люди, а люди, которые живут вместе и любят друг друга.

Она в упор не помнила этого слова.

И вообще его затея с карточками, которая поначалу показалась ей полезной, теперь только бесила.

Ничего она не помнила.

Лиза ненавидела это тело.

И очень-очень хотела, чтобы все поскорей закончилось.

– Не помню… – вышло как-то беспомощно.

– Семья, – Сергей старался говорить бодро, но то, что она не вспомнила и это слово, кажется, расстроило его больше, чем неудача с радугой.

Просовывая ложку с кашей ей в рот, Сергей случайно ударил по зубам.

Боль…

Еще одно забытое ощущение.

– Извини, – пробормотал Сергей, вытирая расплескавшуюся по ее лицу кашу.

Натянув вымученную, неестественную улыбку, Лиза отвела его руку и попыталась взять ложку сама.

– Дай… дай мне… это…

Она забыла слово.

Этот полусонный мозг плохо слушался ее. Когда она разговаривала с Сизифом, таких проблем не возникало, ведь они общались образами и мыслеформами, но когда пыталась говорить, забывала половину слов.

– Ложку? Это ложка, – Сергей с улыбкой протянул ей столовый прибор.

Разумеется, ложка, кретин. Лиза сама знает.

Это тупой мозг твоей ненаглядной спящей красавицы ни черта не знает.

Лиза попыталась зачерпнуть кашу и донести до рта, но у нее не получилось. Эти одеревенелые руки, забывшие, как жить в этом мире, расплескали все на одежду и на волосы.

– Ничего, – Сергей опять говорил своим раздражающе успокаивающим тоном, – ты научишься снова.

Лиза неожиданно ударила кулаком по тарелке. На это координации у нее хватило.

Тарелка перевернулась и измазала Лизу еще больше. А заодно и Сергея.

– Чертова греб… гребаная к… каша! – прокричала она. – Я ничего не могу! Все бесполезно. Я не могу… не могу… вспомнить… ходить… и как это… забыла, черт его дери!

Спустя мгновение она встретилась взглядом с Сергеем. Тот смотрел на нее удивленно и заинтригованно. Она не смогла прочитать его мысли. Но зато смогла оценить, как нелепо выглядели они оба, перемазанные кашей.

Комочек каши упал с волос ей прямо на нос.

Сергей снял его пальцем и съел.

– Господи Боже, – сказал он. – Как много сахара!

Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза и вдруг улыбнулись. Одновременно.

Оба смутились, отвели взгляды, но позволили себе рассмеяться.

Что еще было делать в этой ситуации.

– Пойдем. Я тебя вымою, – сказал Сергей.

Сергей положил Лизу в горячую ванну.

И принялся мыть ее мочалкой.

Если бы не размазанная каша, сцена вполне бы смахивала на эпизод из какого-то сопливого фильма, который она, кривясь, смотрела в юности.

Все это слишком…

Слишком не для нее.

– Расскажи, за что ты меня… м-м-м… забыла слово, – начала она.

– Полюбил? – спросил он, натирая ей спину.

– Кажется, да.

Сергей улыбнулся, глядя куда-то в стену, будто там, как на экране, показывали кадры из прошлого.

– Ты всегда была необыкновенной. Ты… – он взял ее за руку и посмотрел в глаза, – самый добрый и любящий человек, которого я когда-либо встречал.

Лиза рассмеялась.

Получилось невесело.

Она отвернулась.

Она не хотела смотреть ему в глаза.

– Ты меня совсем не знаешь, – тихо сказала она, а потом бросила взгляд на книгу, которую каждую ночь перед сном читал ей Сергей. – Зачем эта твоя Маргарита все это делает? Для чего ей столько… м-м-м…

Опять не могла поймать слово.

Оно витало совсем близко, но никак не попадало в разум…

Вот оно!

– Трудностей. Ведь ее никто не заставляет.

Сергей намочил Лизе волосы и начал втирать в них шампунь.

Шампунь резко пах каким-то фруктом.

Лиза не помнила, каким.

– Странно, – проговорил Сергей. – Однажды ты сама мне ответила на этот вопрос.

– Похоже, я была очень… умной. Наверное… как же это называется… отупела в коме.

Сергей улыбнулся.

– Не отупела. Просто нейронным связям нужно восстановиться. Так уж устроен мозг.

Да что бы ты понимал, фигов доктор!

Чем же я, по-твоему, думала, когда без всяких там, мать их, нейронов, без мозгов, без рук и ног составила твой подробный психологический портрет?

– А Маргарита поступает так, – продолжал доктор, – потому что любит. Любит его больше себя.

Лиза отвела взгляд и опустила голову. То ли ее разморила горячая ванна, то ли она просто устала. А может, не знала, как реагировать на эти слова, на всю эту сцену из кино, от которой она кривилась… поскольку не верила, что так бывает.

«Ты самый добрый и любящий человек».

Какая чушь!

Она никогда не любила кого-то больше себя.

И никто никогда не любил ее больше себя.

– Ты не сможешь долго вот так… Скоро возненавидишь меня. Я знаю. Любую бы возненавидели.

Зачем она сказала это?

Лиза не знала.

Будто бы немного заигралась в женщину, которую так любят.

Кормят, выхаживают, моют, читают ей вслух любимую книгу.

Сергей взял Лизу за подбородок и поднял ее голову.

– Ты не любая, – сказал