И теперь он мучительно гадал, что могло произойти с нею. Какой она стала под неумолимым воздействием шести прошедших лет; что она собой представляет? Осталась ли она той же самой хрупкой, порывистой девушкой?

И во что он намеревается ее втравить?

Внезапно занавес упал, зал взорвался аплодисментами, и Меткалф сам удивился своей мечтательности. Начался антракт. Весь первый акт он просидел, углубившись в свои мысли, в свои воспоминания о Лане. Он понял, что его глаза полны слез.

И тут он снова услышал голос сзади, совсем близко:

– Ведь правда, от нее невозможно оторвать взгляд? Я никогда себе этого не позволяю.

Меткалф медленно повернулся и увидел, что человек из ГРУ сидит на своем месте и энергично аплодирует. От движения его рук китель слегка вздернулся – лишь настолько, чтобы можно было заметить тусклый отблеск металла из-под крышки кобуры.

Блестящий никелированный пистолет Токарева калибра 7,62 мм.

Я никогда себе этого не позволяю.

Что он имел в виду?

– Да, она – нечто исключительное, – согласился Меткалф.

– Вот я и говорю: никогда не пропускаю ее выступлений, – продолжал офицер ГРУ. – Я смотрю на нее уже много лет. – Его тон производил впечатление доверительного и притом двусмысленного, даже угрожающего: голос настоящего недоброжелателя.

В зале зажегся свет, и зрители поднялись со своих мест.

Антракт в Большом, как и в большинстве российских театров, неизбежно означал посещение буфета, предназначенного для посетителей. Там предлагали водку, шампанское, красное и белое вино, копченую лососину и осетрину, ветчину и салями, холодного жареного цыпленка. Учитывая то, насколько в это время плохо питались москвичи, получавшие продукты по карточкам, не следовало удивляться той давке, которая образовалась у входа в зал со столиками.

Офицер ГРУ поднялся одновременно с Меткалфом и, казалось, намеревался следовать за ним по пятам. Однако толпа была слишком плотной, и Меткалф сумел вовремя нырнуть в дверь, ведущую в фойе, оставив русского далеко позади. Интересно, что русский станет делать, спросил себя Меткалф, увидев, что его подопечный перехватил инициативу? Меткалф внимательно следил за развитием событий. Было очевидно, что этот человек не собирался вести тонкую игру и не пытался слиться с толпой.

Грушник не мог не видеть, как Меткалф протискивался сквозь толпу, не обращая внимания на протесты расталкиваемых. «Молодой человек, не надо лезть без очереди!» – сурово выговорила ему чопорная пожилая женщина. Это было типичное поведение: русские, особенно женщины в возрасте, обожали поучать незнакомых людей насчет того, как им следует себя вести. Они обязательно подняли бы крик, увидев в холодную погоду человека без шапки. Ваши дела они считали своими.

– Простите, – учтиво отозвался Меткалф.

Выбравшись в фойе, он протиснулся в сторону через еще более плотную толпу и оказался достаточно далеко от человека из ГРУ; тот должен был потерять его из виду, по крайней мере временно.

Он знал, куда идти. Он бывал в Большом бесчисленное количество раз, навещая здесь Лану, и расположение помещений за кулисами было ему известно даже лучше, чем большинству завзятых театралов.

Облаченный в смокинг, с серьезным выражением лица, он смог беспрепятственно пробиться к выкрашенной в цвет слоновой кости двери с табличкой «Вход воспрещен». Она была не заперта; насколько Меткалф помнил, так было всегда. Однако внутри находился охранник или, как его называли в России, дежурный, смуглый рябой мужчина в синей униформе, сидевший за столом. Типичный советский мелкий начальничек, ничем не отличавшийся от таких же мелких начальничков царских времен: совершенно безразличный к своей работе, но притом проявлявший отчаянную враждебность к любому, кто смел бросить вызов его власти.

– Подарок для примы-балерины, мисс Баранова… – проговорил Меткалф по-русски с сильным британским акцентом. – От британского посла, моего дорогого босса.

Дежурный подозрительно взглянул на него и поднял руку, преграждая путь.

– Сюда нельзя, – заявил он. – Дайте мне ваш подарок, и я позабочусь, чтобы его передали по назначению.

Меткалф рассмеялся.

– О, боюсь, что сэр Стаффорд Криппс ни за что не одобрит меня, если я послушаюсь вашего совета, мой друг. Слишком ценный подарок, и если что-нибудь с ним случится… знаете, я не хочу даже думать, какой может произойти международный инцидент, особенно если он завершится служебным расследованием. – Стивен сделал паузу, извлек из кармана заранее приготовленную пачку рублей и вручил их охраннику. Глаза у того так расширились, что, казалось, могли вот-вот вылезти из орбит: возможно, сумма взятки превышала его месячный заработок.

– Я так сожалею, что приходится беспокоить вас, – сказал Меткалф, – но я действительно обязан лично передать это мисс Барановой.

Охранник стремительно сунул взятку в карман куртки, не забыв настороженно оглядеться по сторонам.

– В таком случае чего вы ждете? – сказал он, махнув Меткалфу, но не меняя своего официозного хмурого выражения лица. – Идите. Идите, да побыстрее.

За кулисами царила страшная суета; рабочие сцены перетаскивали огромные задники, среди которых был нарисованный вид китайского порта Куоминтанг с носом гигантского советского судна, резко вырисовывавшегося на фоне оранжевого неба. Возле урны курили несколько танцовщиков – одни одетые как русские моряки, другие – как китайские кули. Куда-то пробежали балерины в атласных пачках, изображавших китайскую одежду, в пуантах, с густо загримированными лицами. На Меткалфа пахнуло специфическим запахом сценического грима.

Балерина указала ему на дверь, отмеченную красно-золотой звездой. Чувствуя, что у него учащенно забилось сердце, Меткалф постучал в дверь.

– Да? – послышался приглушенный женский голос.

– Лана… – сказал он.

Дверь резко распахнулась; на пороге стояла она. Шелковистые черные волосы, собранные в тугой пучок, большие карие глаза, сиявшие из-под броско нарисованных китайских бровей, тонкий, чуть вздернутый, точеный нос, высокие скулы с яркими пятнами румян. От ее красоты захватывало дух. Она была сногсшибательна и казалась вблизи еще более ослепительной, чем на сцене, под лучами множества прожекторов.

– Что вы хотите?[58]– резко спросила миниатюрная балерина, не глядя на посетителя.

– Лана, – негромко повторил Меткалф.

Она вскинула голову, и в ее глазах мелькнуло узнавание. Выражение лица на долю секунды смягчилось, но уже в следующее мгновение вновь сделалось надменно высокомерным. Мимолетный момент уязвимости миновал, сменившись самообладанием, маскирующим изумление.