беспрестанно двигался, и хотя он перепугал меня, когда начал шуметь и возмущаться, она осталась невозмутимой.

— Я никого не обвиняю, — сказала она спокойно. — Я просто спрашиваю вас: не остановился ли в вашем доме человек по имени Мартин Фоньер, а если да, не могли бы мы поговорить с ним?

— Здесь нет никакого Мартина Фоньера, — ответил полковник. — Сейчас здесь проживают два племянника, приехавших ко мне в гости, и два моих сына. Вон они, на теннисном корте. Взгляните, — он пальцем поманил меня к окну. — Есть ли среди них тот молодой человек?

Я выглянула из большого окна на корт. Из тех четырех, которые там бегали, никто и отдаленно не напоминал Мартина. Я медленно покачала головой и, не дожидаясь продолжения разговора, направилась к двери. Полковник поинтересовался у матери, кто посоветовал ей прийти к нему.

Ожидая мать, я стояла в дверном проеме и рассеянно смотрела на какую-то фотографию на столике у стены. Фотография запечатлела группу детей — трех мальчиков и двух девочек. Им было лет по четырнадцать, они сидели в ряд на балюстраде — и вторым с краю был Мартин Фоньер. Как человек, который не может ошибиться, глядя на себя в зеркало, так не могла ошибиться и я — это был он. Вытянутое бледное лицо, каштановые волосы и этот проникающий, пронзительный взгляд темных глаз. Это был Мартин, и он останавливался именно в этом доме. В каком родстве состоял он с обитателями «Амбара», я сказать не могла, но знала наверняка — полковнику было известно о нашем существовании еще до того, как мы появились в его доме. Догадаться было нетрудно: благодарить я должна отца Эллиса — его дипломатические изыскания привели к тому, что хозяин дома был предупрежден о надвигающихся неприятностях… Католические священники обладали большой властью. Им было под силу даже невероятное: они могли заставить мужчину из Брамптон-Хилла жениться на девушке из Фенвикских Жилищ или по меньшей мере обеспечить ей со стороны этого мужчины материальную поддержку.

За спиной послышались шаги матери, я ступила в холл, и если мне были нужны еще какие-то доказательства того, что в этом доме жил Мартин, то я получила их, столкнувшись лицом к лицу с молодой женщиной. Она была намного старше меня, может быть, лет двадцати двух или двадцати трех. Женщина пристально посмотрела на меня, словно хотела навсегда запомнить мое лицо, а я, глядя на нее, подумала: «Наверное, ты была его девушкой до того, как он познакомился со мной, и опять надеешься стать ею».

— Эйлин! — раздался с лестницы резкий возглас, незнакомка медленно отвела от меня взгляд и пошла прочь. Потом полковник открыл для нас дверь, и мы вышли на улицу.

— Благодарю вас, — сказала мать, но он не ответил.

Англия объявила войну Германии, но в нашем доме ничего не изменилось: я уже сбросила «бомбу», которая разнесла покой на мелкие кусочки. Моя мать словно отбросила от себя болезнь и, полная энергии, продолжала свои поиски. Я ничем не препятствовала ей, потому что внутри у меня все онемело, и мне было совершенно безразлично, что происходит и со мной, и со всеми другими. И это чувство преобладало до тех пор, пока однажды вечером не заговорил Ронни.

Мать вернулась от миссис Дюрран. Я находилась наверху, в своей комнате, но дверь была открыта, и я услышала, как она сказала:

— Не могла же земля разверзнуться и поглотить его, где-то он должен быть. Если он останавливался в городе, кто-то наверняка должен был запомнить его.

И тогда послышался голос Ронни.

— А может, он никогда и не останавливался там.

— Что ты имеешь в виду? — спросила мать.

— Она все придумала.

— Ах, сынок, если бы это было так. Боже мой, как бы я хотела, чтобы это было именно так. Но не могла же она придумать ребенка. А если это правда, а она говорит, что это правда — то кто это может быть?

— Ты никогда не задумывалась о том, что это может быть отец Эллис?

Я так крепко прижала к губам ладони, что стало трудно дышать. В следующий момент я выскочила из комнаты и бросилась вниз по лестнице. Я оказалась в кухне еще до того, как мать с мукой повторила во второй раз «нет!». Это было высокое, как вопль, «нет!», и, прежде чем затих отзвук ее голоса, я набросилась на Ронни:

— Ты! Ты дьявол, ты! — потом, повернувшись к матери, пронзительно закричала — Не верь ему! Это был Мартин Фоньер! Человек с таким именем существует!

Глаза брата сузились в щелочки. Моя атака нисколько не смутила его, но, когда он заговорил снова, его голос был полон горечи:

— А помнишь тот вечер, когда я встретил тебя с ним на берегу и он быстренько ушел? А вскоре после этого ты была в таком состоянии, что упала в обморок. Объясни это.

— Ты! Ты — злой дьявол. А что, если я расскажу матери? Что, если я расскажу матери? — от ярости я брызгала слюной, но внутренний голос призывал меня к спокойствию, предупреждал, что у матери и без того хватает проблем, и, если я расскажу ей о Ронни, она просто сойдет с ума. Я резко повернулась к ней и с плачем проговорила — Мамочка, поверь мне, ради Бога, поверь мне — Мартин Фоньер существует.

— Ну вообще-то это очень странно, дорогая, ведь никто, кроме тебя, его не видел, — голос матери звучал тихо и устало, но в этот момент я вспомнила про Сэма и закричала — Постойте-ка! Подождите минутку!

Я бросилась через подсобку на улицу, пересекла двор и распахнула дверь дома тети Филлис.

— Где Сэм, тетя Филлис?

Они с Доном сидели за столом, и оба одновременно поднялись.

— Что случилось? — спросил Дон. Я покачала головой, не спуская глаз с тети Филлис, требовательно повторила — Где Сэм?

— Наверху.

— Позовите его, — я никогда в жизни еще не разговаривала с ней таким тоном, но она вроде бы не обратила на это внимания и прокричала:

— Сэм! Эй, Сэм, подойди сюда.

Не прошло и минуты, как Сэм уже был в кухне. К его удивлению и, несомненно, к изумлению тети Филлис и даже Дона, я схватила его за руку и потащила во двор.

На нашей кухне, остановив ошеломленного парня перед матерью и глядя на него едва не со свирепостью, я приказала:

— Сэм, расскажи моей маме то, что я просила тебя держать в тайне.

Сэм перевел на меня испуганный взгляд и едва слышно произнес:

— О… об этом парне,