— Да, они ушли, посыпая голову пеплом. Господи помилуй, как им не хотелось расставаться.

— И вы, таким образом, находитесь полностью в моем распоряжении?

— Шотландцы, французы, католики и еретики, будучи не в силах устоять против Истины, потерпели поражение. Вы снова правы.

— Я предпочел бы, — заметил Гидеон, — чтобы вы выражались яснее.

— Хорошо, — согласился Лаймонд и злорадно процитировал: — «Шотландцы и англичане враги не по природе, а в силу привычки: не по доброй воле, а по собственной глупости, и им не пристало воевать, а выгоднее соединиться в дружественном союзе… Единый Бог, единая вера, единое море, единая земля и единый народ, единый язык, единые обычаи и образ жизни неразделимы, как смелость в битве, как смекалка в учении, — и все это сведет Англию и Шотландию воедино».

— Вы верите в это? — спросил Гидеон.

— Что вы хотите узнать: исповедую ли я «проклятые принципы великого еретика Лютера»?

— Вы цитировали Эшема. Мне интересно почему.

— Я цитировал и покойного короля Иакова V. Я, как попугай, повторяю все, что слышу. Но если бы я был птичкой, то не хотел бы, чтобы в мое гнездо подложили яйцо крокодила.

— Даже с целью защитить вас от других крокодилов?

— Напротив, наше географическое положение позволяет нам никого не бояться. Англия — вот кому выгоден этот союз.

— Допустим, — нетерпеливо продолжал Гидеон. — Посмотрите на неразбериху в вопросе о Булони. Раздираемая протектором, императором и королем Франции, Европа становится ареной борьбы хищников. Я не хочу, чтобы мы стали частью Священной Римской империи, но и Шотландии это ни к чему. Вы угрожаете трем миллионам человек, несмотря на свои скромные размеры. Вы не можете надеяться на то, что вас оставят в покое, когда вы настраиваете Европу против нас и плетете интриги за нашей спиною. Ваше правительство дало согласие на этот несчастный брак, но потом нарушило обещание. Оно заявляет, что не может поддерживать антипапистов и предать своего дорогого союзника Францию. Но ваш человек, этот Пантер все время торчит в Париже, выпрашивая от имени Шотландии сепаратный мир с императором.

— Шахматы, — заметил Лаймонд, который прекрасно, почти как профессионал, ориентировался в большой политике. — А Франция направила послов в Лондон, выпрашивая сепаратный мир с Англией. Вот ходы в игре. Иногда ложная атака переходит в настоящую, иногда нет. Франция может предать нас ради Булони: я не уверен, но все может быть. Она также может нас использовать как временное прикрытие для настоящей атаки. Лютеране-шотландцы с этим согласны, а также те дворяне, что живут за счет английских денег. Религия и алчность на вашей стороне. А мешает вам то, что вы не понимаете результатов деятельности последнего короля, которую сейчас продолжает Сомерсет. Вы не хотите видеть разрушенных аббатств, сотен сожженных деревень, уничтожения знати — того, наконец, что за какие-то тридцать лет самая цветущая страна в Европе ввергнута в нищету. Это вызвало ненависть — фактор, который тоже следует учитывать.

— Если ненависть можно изучать, то о ней можно и забыть, — парировал Гидеон. — Я знаю о шахматах все: я предпочел бы искреннее чувство, даже ненависть. Император давит на нас, чтобы мы помогли его фламандским подданным выкачать из вас деньги, которые вы им должны. Чем будете беднее вы, тем легче проиграете нам — и тем хуже для Франции. Чувства здесь ни при чем. Шотландское правительство при малейшей угрозе заводит разговоры о пресловутом брачном союзе, а вдовствующая королева изощряет свои планы ввести французов в Шотландию и одновременно улещает Аррана обещаниями выдать маленькую королеву замуж за его сына.

Он выпрямился на стуле.

— Что, если она преуспеет? Где будет тогда ваша независимость? Вы станете французской провинцией под властью неумолимого короля-католика, с французами на ключевых постах в правительстве и во главе гарнизонов. Я знаю, что король Генрих претендовал на шотландский престол. Я все знаю о нарушенных обещаниях с обеих сторон, о репрессиях, о кровавых рейдах в приграничье. Но будет ли вам лучше под французским ярмом? А вы под него попадете. Мария де Гиз сделает все возможное, чтобы выдать дочь замуж за французского короля. А что Франция сделала для Шотландии? Вспомните Флодден.

— Взгляните лучше на Хаддингтон, — возразил Лаймонд. — Полюбуйтесь на ваших крокодилов. У Франции слишком много других забот, она не может выделить достаточно войск, чтобы управлять Шотландией. Боже мой, если Англии это не под силу, то уж Франции тем более. Шотландией будет управлять регент в отсутствие королевы — я, черт возьми, на месте шотландского правительства, отослал бы ее очень скоро, прямо сейчас. Хуже не станет. А в будущем можно предполагать, что королевские дети будут раздельно властвовать над Шотландией и Францией. Возможно, появится новая династия, и две страны безболезненно отделятся друг от друга. Вот линия французов. Альтернативой же является насилие англичан: репрессии, рейды и нарушенные клятвы, о которых вы говорили. Конечно, вы должны попытаться сохранить союз. Вы могли бы добиться этого в предыдущее царствование, но король Генрих разрушил ваши усилия. Именно он вызвал бурю искреннего негодования, и последствия этой ошибки вы пожинаете до сих пор.

Он прервался, невольно потирая раненое плечо.

— Шахматы, уверяю вас, могут быть и грубыми. Вы знаете о приграничных рейдах в прошлом году с одной и с другой стороны: ах, ты сжег мой дом, так я тебя изрублю в куски. Например, тот, который шотландцы предприняли в марте. Лорд Уортон составил два отчета о нем — один для лорда-протектора, а другой, с преувеличенными размерами ущерба, — для короля Франции, чтобы оправдать ваше вторжение в сентябре. Вы были в битве при Пинки?

— Нет.

— Я был. Вот вам взрыв того искреннего чувства, о котором вы говорили. И не последний. Я сказал, что религия на вашей стороне, а это — самое ужасное из чувств. Если начнется религиозная война, то помилуй нас Господь.

Гидеон, чрезвычайно заинтересованный, обратил внимание, что Лаймонд полностью отрешился от собственных дел и раздражающая цветистость почти совсем исчезла из его речи. Гидеон потер подбородок:

— Каково выше решение? Почему бы не дать детям пожениться?

Лаймонд ответил неторопливо:

— У меня нет готового решения. Но могу, если хотите, объяснить вам, почему я против. Королеве пять лет, а королю девять. Если девочка будет воспитываться в Лондоне, как требует Сомерсет, то она либо потеряет интерес к Шотландии задолго до того, как сможет выйти замуж, либо ее в этом обвинят. А такого слабого повода будет достаточно, чтобы развязать религиозную и гражданскую войну, что сведет усилия лорда-протектора к нулю. Какой-нибудь идиот провозгласит себя королем, и весь процесс увещеваний и карательных рейдов начнется сызнова.

— Но если она отправится во Францию, — возразил Гидеон, — разве не произойдет то же самое?

— Не совсем. Будет меньше религиозных трений. А Мария де Гиз какое-то время еще будет удерживать власть и сохранит трон тепленьким, так сказать.