Желая отправиться в путь побыстрее, Велем послал пять человек на поиски, и те довольно скоро привели обеих. С ними ничего особенного не случилось: Ольгица и Кунота не видели ни дивьего мужика, ни бегства Дивляны и сами искали ее, все больше беспокоясь. Не заманила ли ее в озеро вела Рутава, не заблудилась ли в лесу? Уж они и искали, и кричали… Убедившись, что Аскольдова невеста не пострадала, они, не в пример мужикам, с большим вниманием отнеслись к ее рассказу и долго еще расспрашивали, как выглядел жуткий леший и что она почувствовала, когда его увидела.

Разговоры о лешем помогли скоротать путь вдоль волока, пока лодьи тянули до реки Клец. Дивляна, содрогаясь, отвечала на вопросы, хотя о своем испуге могла рассказать явно больше, чем о лешем. Ей запомнились только темная мохнатая шкура, половина лица и горящие глаза… Даже Марены она в свое время испугалась меньше — та ведь выглядела как обычная женщина, которой, по сути, и была. В сторону леса, среди которого шли, она боялась даже глядеть и старалась не отходить от мужчин дальше чем на шаг. Велем приказал братьям Селяне и Ивару идти рядом с ней и даже радовался в душе, что все так вышло: теперь у него был законный повод присматривать за ней.

— Так как же… два глаза, было? — допытывался Ивар, сын вуйки Велерады. — Как же оба глаза на половине лица поместились? Или половина была верхняя?

— Нет… левая… — нахмурившись, припомнила Дивляна. Ее воспоминания об утренней встрече быстро утрачивали четкость, но так всегда и бывает после столкновений с нечистью.

— Как же два глаза тогда? Один должен быть.

— Не знаю…

— Эх ты… Огнедева… — себе под нос пробурчал Ивар.

Братьям, выросшим вместе с ней, не так легко было научиться видеть в сестре избранницу богов.

В дальнейшем пути Белотур и Велем еще не раз убедились, как им повезло со спутниками. После волока у озера Крутовечь лодьи двигались вниз по реке Клец, потом вышли в ее приток Удру и по ней поднялись до очередного волока. Преодолев третий волок, такой же небольшой, как и все в этом краю, прошли вверх по еще одной мелкой речке до озера, называемого Додейным. В хитросплетении речных путей поляне и словены никогда не разобрались бы, не нашли бы дорогу среди многочисленных больших и малых притоков и стариц, не будь с ними местных уроженцев. Дивляне казались одинаковыми все эти узкие речные русла, где ивы свешивали ветви над самой водой, стволы деревьев с обоих берегов сплетались, и иной раз приходилось браться за топор, чтобы расчистить лодьям путь. Сменяли друг друга ночевки среди тех же ив, волоки — все те же катки, крики, дым костров, путающийся в ветвях ольхи, влажный ветер из камышей… На ночь братья ставили сеть, а во время прохода через волок человек по двадцать отправлялись на охоту, чтобы принести к вечеру свежую дичь. Местные лешие вели себя смирно и на глаза больше не лезли; понемногу страх Дивляны прошел, и вместе с Ольгицей и челядинками она увлеченно искала грибы вдоль тропы волока, не отходя далеко, — вечером все добытое отправлялось в котел.

Но вот уже можно было вздохнуть с облегчением. Путь через леса, по большим и малым рекам, речкам, притокам, протокам и волокам закончился, впереди лежала дорога по озеру и реке Катынке до самого Днепра. А уж Днепр приведет прямо к цели путешествия — Киеву-городу.

О том, что скоро их ждет важная встреча, дружина Белотура знала заранее. Еще на волоке местные мужики огорошили их новостью.

— Княжич Радим на Катуни стоит с дружиной, — сообщил старейшина по имени Кочура, придя договариваться об условиях и плате за волок. — Уж седмицу, как пришел.

— Княжич Радим? Радимер Забериславич? — переспросил Белотур. — Велем! Слышал? Тут шурь мой, рукой подать! За волоком! А зачем пришел? Почему здесь? — обратился он снова к старейшине.

— Да кривичей стережет, покуда князь Громолюд воев собирает.

— Воев собирает?

Подошел Велем. Дружина, занятая разгрузкой лодий, улавливала знакомые слова и прислушивалась к их разговору.

— Что тут было?

— Да князь Станислав, слышно, и Березину, и Крутовечь, и Касплю всю под себя взял. Вы мимо Крутовичей ехали, не сказали они разве?

— Это мы знаем.

— И говорят люди, будто Станила-князь и сам Свинеческ хочет в это лето под руку взять. Потому князь Громолюд у радимичского князя подмоги просил. Вот, сына тот прислал. Говорят, от полян еще войска ждут. Да вы сами поляне, может, знаете что?

— Когда я к вам ехал, князь Громша к радимичам посылал и надеялся, что радимичское войско князя Станилу в разум приведет, — сказал Белотур Велему.

— А тот к вую своему, Всесвяту полотескому, тоже за дружиной послал, — добавил Кочура. — На Каспле, говорят, видели его, он там мыто собирает и грозит до зимы в Свинеческе быть. А на другое лето не то на Вопь, не то на Сож пойдет.

— Куда ты нас привез? — Велем выразительно посмотрел на Белотура, подняв брови.

— К лешему в задницу, — вынужден был признать тот. — Но может, еще обойдется. Радим уже здесь, а Станилы пока нет. Много людей у Радима?

— Да сотни три, — ответил Кочура. — Парни все больше молодые, но кормилец у него — толковый муж, обстоятельный.

— Светило Жданович, поди. — Белотур усмехнулся, но глаза у него оставались серьезными. — И впрямь, куда ж я завез-то тебя, Денница ты наша ясная?

Он взглянул на Дивляну, которая тоже подошла послушать. Теперь она уже не считала волок границей Того Света — уж больно много этих границ набиралось — и настолько осмелела, что смотрела на чужих людей с любопытством, но без малейшей робости.

— Это кто же такая? — Кочура бросил на нее одобрительный и любопытный взгляд. — Хороша дева! Сестра твоя?

— Сестра. — Велем взял Дивляну за плечи, развернул и легонько подтолкнул к лодьям. — Поди пока посиди, а как пора будет в дорогу, я сам за тобой приду. Да покройся лучше: нечего тут красотой сиять, чай не велик-день.

Он не хотел, чтобы по округе ходили слухи о красивой знатной деве, невесте киевского князя. В такой сложной и неясной обстановке огласка этого обручения могла сильно затруднить дело.

— А этот Радим у князя единственный сын? — спросила Дивляна у Белотура по пути, пока они шли вдоль полосы волока вслед за лодьями. Теперь воеводы сами не толкали и дружину держали под копьем, пользуясь услугами местных волоковщиков.

— Единственный. Потому и Рад и мер, в честь Радимера Старого, по которому радимичи прозываются.

— Он старше твоей жены?

— Моложе лет на двенадцать. Пять лет назад он едва меч в руку взял. Я думал, кормилец, воевода Светило, сам дружину поведет, а Радима только так привез — для благословения. Нет, отрок сам в сечу пошел. Я бы своего ни за что не пустил в такие годы. У меня ведь тоже единственный… Одно звание, что взрослый.

— И ты говорил, он хорошо бился, Радим?