Подождав ещё какое-то время, я напряженно вслушался. Шум постепенно отдалился, потом превратился как бы в точку и окончательно исчез в ночной темноте. После этого я спустился на первый этаж и открыл входную дверь. Ворота были приоткрыты, я сунул ноги в сандалии и пошел закрывать ворота. Кастро сидел как-то съежившись. Потом два раза пронзительно крякнул. Я вернулся в комнату.

7

На вымытых оконных стёклах капельки дождя смотрелись каплями ртути.

Я держал зонтик над сидевшими на корточках в загончике для селезня господином Миками и Асаги. Спина дочери, прикрытая намокшей от дождя маечкой, то словно разбухала, то сжималась. Заходясь от рыданий, как младенец, Асаги обеими руками вцепилась в Кастро, чтобы тот не двигался. От дождя и слез её очки с красной оправой увлажнились и испускали дрожащий красный свет. Господин Миками, пропитав растворителем кусок тряпки, тщательно, одно за другим оттирал своими белыми пальцами перья селезня. Тряпка уже стала ярко-красной. В красный цвет окрасились кончики пальцев господина Миками и майка на груди Асаги.

Всё тело Кастро, за исключением небольшого участка у клюва, было ярко-красного цвета, словно его облили кровью. Селезня обрызгали краской всё из того же баллончика. Из-за того, что перья склеились от масляной краски, селезень не мог стоять и полулежал на газончике из искусственного дёрна. Всё его тело было ярко-алого цвета. Глядя своими круглыми, словно остекленевшими глазами, Кастро ждал прихода хозяев. Он совсем ослабел. На дне бассейна краснели комки загустевшей масляной краски. Из-за того, что перья перепутались и слиплись, а пух прилип к коже, селезень казался очень худым и маленьким — прямо как игрушечный красный утенок. Господин Миками старательно и неторопливо оттирал краску от перьев, — примерно так же, как я вчера драил жалюзи. Крепко сжав тонкие губы, он молча отчищал одно перо за другим, с таким выражением на лице, как будто задумал что-то. Синие глаза стали совсем темными.

Господин Миками сдержанно растолковывал нам, будто разъяснял родственникам состояние пациента:

— Если бы это случилось зимой, птица замёрзла бы и умерла. Подпушка совсем не осталось. Остаётся ждать, пока отрастёт новый.

Асаги, глотая слезы, только молча кивала в ответ.

А господин Миками продолжал:

— У него нет сил, чтобы есть. Придется силой раскрыть клюв и влить в горло жидкую пищу. Давайте на первый раз добавим побольше жидкости и попробуем покормить птицу с ложки.

Асаги по-прежнему лишь согласно кивала и гладила остававшийся белым пух на голове Кастро. Чёрные зрачки, окруженные серой радужкой, смотрели на очки Асаги каким-то пустым взглядом, будто это была не живая птица, а чучело с искусственными глазами.

Случайно проходивший мимо нашего дома рано утром господин Миками первым обнаружил, что случилось с Кастро. Однако он не вбежал в дом с криками. Он стоял у порога с побледневшим лицом и в ответ на мой немой вопрос «Что случилось?» после продолжительной паузы выдавил:

— С Кастро беда…

— Я должен был ночью выйти и отругать этих подонков. Должен был прогнать их.

Я старался не затрагивать причину, почему же я всё-таки не сделал этого.

Гоподин Миками потупился и несколько раз наклонил голову. Казалось, его тонкие губы что-то негромко сказали, но я толком не расслышал, что именно. Похоже он повторил: «Какой ужас, какой ужас…»

Пострадал, как выяснилось не только селезень. На полустёртую надпись на стене дома набрызгали свежую краску. «RUBBISH». Под ней валялся мешок с несгораемым мусором. Его, вероятно, специально притащили сюда с того места, где складывают такие мешки — под сакурой. Незавязанный пластиковый чёрный мешок опрокинулся, и из него вывалились батарейки, пустые бутылки, банки из-под прохладительных напитков, а также один лакированный мужской ботинок, вроде тех, в котором исполняют бальные танцы. Всё это было опутано коричневой пленкой, вытащенной из кассет. Пленка была похожа на мокрые водоросли.

Мне вспоминался противный металлический голос. Я представлял себе мушиную физиономию обладателя этого голоса и зубы в проволоке. Я подумал, что эта хулиганская выходка — реакция на уборку в нашем доме, и что теперь эти типы решили почаще совершать свои набеги. Меня охватил ужас, перехватило дыхание. К горлу подкатила тошнота.

Аканэ, одетая в школьную форму, подошла к стене посмотреть на надпись:

— Это сделали не местные! Местные бы не позволили себе такого.

Она была уверена, что это сделали пришлые хулиганы.

Асаги, глотая слезы сказала, будто сама себе:

— Давайте отомстим за Кастро! Брызнем в их рожи чёрным спреем!

Она ни к кому конкретно не обращалась, но жена сочла необходимым отреагировать. С наступлением холодов они перестанут приезжать, так что не нужно делать глупости. Да, да, они и в самом деле когда-нибудь исчезнут, поддакнул я.

Тут господин Миками каким-то ясным голосом сказал:

— Сегодня после работы я сотру эту надпись. — И зашагал к автобусной остановке.

А может, стерев надпись, мы только ещё подстегнем этих типов, только раззадорим их? Может, всё это случилось именно потому, что мы, пойдя на поводу у господину Миками, сделали уборку? Провожая взглядом хрупкую фигуру господина Миками, я пытался нащупать причину произошедшего, но тут же сам отвергал свои домыслы.

Господин Миками удалил надпись со стены ещё до моего возвращения с работы. Однако семь букв слова «RUBBISH», как родимое пятно, хоть и слабо, всё равно просвечивали на стене. В эту ночь грохота мотоциклов не было. Не было его и в последующие два дня.

Господин Миками и Асаги ежедневно понемногу отмывали и оттирали краску с Кастро. Завершив одну работу, они принимались за другую: толкли в миске и без того мелкие кусочки пищи, добавляли воды, тщательно размешивали, и ложкой вливали что-то вроде густой жижи в клюв селезня.

Во время этой работы, требующей определённого старания и терпения, господин Миками, обращаясь к Асаги, однажды сказал своим слегка хрипловатым голосом:

— Если вода в пруду, где плавают утки, вдруг обретает кроваво-красный цвет, значит, где-то будет война. На Западе есть такое поверье.

Возможно, он принадлежит к числу людей, которые гневаются тихо. Это новое открытие, касающееся господина Миками, я сделал, когда слушал его разговоры с дочерью. Белые тонкие пальцы, протиравшие перышко за перышком, едва заметно подрагивали, как если бы он точил бритву.

Асаги отвечала:

— Я хочу отомстить им! Нужно их избить! Хочу брызнуть на них чёрной краской! Чтобы они знали, как тяжело пришлось Кастро. Раз они покрасили его в красный, значит, их надо сделать чёрными-чёрными! Вот и будет война! Потому что они сделали красным и Кастро, и его бассейн…

Я навострил уши в ожидании реакции господина Миками на слова дочери, но он умело свернул беседу в другое русло: