Сначала жена, Аканэ и Асаги, услышав относящиеся к уборке слова «мытьё и протирка», дружно округлили глаза, но господин Миками, к которому мы уже успели проникнуться полным доверием, в мгновение ока на собственном примере показал им, что нужно делать, и вся команда, не успев даже задуматься о глубоко специфичных проблемах нашей семьи, пришла в движение.

Господин Миками втолковывал:

— Средство для мытья окон изготовлено на силиконовом масле, эффект очень быстрый, это чрезвычайно удобно, но после этого нельзя мыть окна водой, да и стекла пачкаются быстро. Следовательно, прежде всего нужно промыть стёкла водой, а потом с помощью пульверизатора обрызгать их раствором моющего порошка в тёплой воде; после этого поверхность стёкол протирается с помощью вот этих резиновых приспособлений.

Смысл его тирады состоял в том, что по причине сверхзагрязнённости наших окон сразу пускать в дело средство для мытья нельзя. Но прямо об этом сказано не было. Господин Миками словно избегал таких слов, как «уборка и наведение порядка».

А вот мне предстояло заняться жалюзи. Господин Миками прямо-таки ошеломлял меня блестящими идеями. Теперь он велел мне надеть розовые резиновые перчатки, потом хлопчатобумажные.

Руководитель работ продолжал разъяснять:

— Если работать в перчатках, то моющее средство не разъест руки. Опустите жалюзи, смочите одну хлопчатобумажную перчатку в моющем растворе, вторую — просто в теплой воде — и протирайте жалюзи, полоска за полоской, слева направо. Это очень удобно.

Препоручив нам стёкла и жалюзи, сам господин Миками взял пылесос и принялся за решетчатую дверь, всё ячейки которой оказались забиты пылью. Он пользовался не только пылесосом: с помощью старых газет стер пыль и грязь с обратной стороны двери, а потом с помощью двух губок тщательно протёр решётку с обеих сторон.

Пока мы своими неумелыми руками пытались справиться с оконными стёклами и жалюзи, господин Миками уже управился с решёткой. Едва закончив эту работу, он сразу же принялся за кухонный вентилятор, который, несмотря на наросший слой масляной грязи толщиной в несколько сантиметров, к нашему удивлению, всё-таки был ещё способен вращаться. Господин Миками обратился с вопросом к жене, которая в это время терла кухонное окно:

— Ау вас нет «Мэджик клин?» Ну тогда аммония? Нет… Хорошо, тогда я ненадолго отойду.

Господин Миками пулей выскочил на улицу и вскоре так же стремительно влетел обратно, держа в руках коробку с «Мэджик клин» До меня донеслись голоса жены и господина Миками.

— У вас раковина забита посудой, я помою. Раковина нам понадобится.

В раковине было столько посуды, кастрюль, очистков от овощей, что там, казалось, вообще изначально не было никакой раковины, а просто на полке навалена груда мусора.

— Мне стыдно!

Господи, что у неё с голосом?! Я никогда не слышал у неё такого голоса. От звука этого голоса корка, покрывавшая мою душу, дала трещину. Жене действительно было страшно стыдно. В этом вопле души, исторгнутом из глубины её существа, присутствовала некая нотка восторга.

Опять голос господина Миками:

— Я хочу промыть в раковине при помощи «Мэджик клин» лопасти вентилятора. Я сейчас это сделаю. Кладем его вот сюда… Вот так…

Услышав первое в жизни признание моей жены в том, что ей стыдно, господин Миками тактично постарался свернуть разговор в другое русло. Вслед за этим послышалось легкое позвякивание фарфоровых чашек, журчание воды, постукивание друг о друга керамических изделий, свист господина Миками, женский смех, кряканье селезня… Всё это лилось плавно и гладко.

Что здесь, собственно, происходит? Я посмотрел на свои руки, огромные как у гориллы, оттого, что на них были надеты резиновые, а сверху ещё и хлопчатобумажные перчатки, и снова поразился. Что это я делаю? Руки в резиновых перчатках взмокли от пота.

Наш ли это дом?!

Оконные стёкла отдраены до такого блеска, что на них не удержался бы даже комар или муха, через решетчатую дверь теперь можно легко разглядеть буквально каждый листочек на возвышающейся над забором сакуре. Бежевые жалюзи в моих руках заблестели как новенькие. Кухонный вентилятор впервые на моей памяти явил исконный серый цвет без единого пятнышка. Я посмотрел на отмытый вентилятор. Раньше его лопасти не казались мне такими изящно изогнутыми. Сколько месяцев назад я видел сияющие бока раковины из нержавеющей стали? Со стен духовки он удалил нагар чёрного как деготь цвета. Достав из кладовки проволочную щётку и шило, он аккуратно прочистил отверстия газовых горелок. Он добрался даже до крышки плиты и подставки для чайника. Похоже, теперь он знал, что лежит у нас в кладовке лучше, чем я.

В кухне на полу валялись коричневый пакет из-под сухого кошачьего корма для кошки, пустая банка из-под кошачьих консервов, пенополистироловая упаковка, к которой присохли останки декоративной пераллы, прозрачная пластиковая бутылка из-под натуральной сои; на полу гостиной и на столе также были беспорядочно навалены кучи самых разнообразных вещей. Я знал, что когда-нибудь удивительная, поразительная сила господина Миками распространится и на них. Стоит ему, наморщив свой белый лоб и округлив свои тонкие губы, напрячься и изо всех сил дунуть, как всё эти вещи, самовольно заполонившие наш дом, мгновенно, как бы извиняясь за самоуправство, одна за другой исчезнут, и тогда наша семейная четвёрка в спешке кинется тереть и чистить неожиданно освободившееся пространство. Вот какая картина рисовалось в моём воображении.

Когда господин Миками ушёл, я, жена, Аканэ и Асаги переглянулись и смущенно, как-то тихонько рассмеялись. У нас было такое ощущение, будто ушел наш единственный общий знакомый, и остались мы — чужие, незнакомые друг с другом люди. Мы ощущали такой душевный подъем, что лица женщин сияли. А лицо жены так светилось, что показалось мне даже чрезмерно свежим и юным. Казалось, уменьшилось даже количество чёрных точек на кончике её носа.

Если в этот день господин Миками вызвал в нас чувство, похожее на просветление, то вне всякого сомнения это «нечто» наиболее сильно захватило жену. Рассеянно глядя на посветлевший за последнее время кончик носа жены, я подумал, что она как-то очень переменилась внешне, и даже растерялся.

И попробовал открыть окно. Оно легко, без всякого сопротивления поддалось, возможно, потому, что было вымыто. В комнату ворвались первые такты всё той же «Искренности». Первые восемь. Темп то замедлялся, то ускорялся.

В ту ночь я снова проснулся от близкого грохота моторов. Опять байкеры! Я стал настороженно вслушиваться. Значительная часть группы удалилась. Но человек пять-шесть, не выключая моторы мотоциклов, остановились перед нашим домом, послышалось кряканье селезня. Шлепанье лап вдоль загончика. Послышался нагловатый смех. К нему примешался скрежещущий голос, похожий на звук раздавливаемой алюминиевой банки. Голос был настолько неприятен, что вызывал желание убить его обладателя. Я представил себе какое-то мушиное лицо в шлеме. Что-то падало с тяжелым грохотом. Я весь напрягся. Может быть, выйти? Отругать их? Может, стоит одеться, взять в руки что-то вроде палки… Но у нас в доме нет никакой палки. Я всё колебался в надежде, что они, наконец, уберутся сами. Наконец они всё-таки убрались. И я перевел дыхание.