Берджер, как это давно решил Питер, был самоуверенным всезнайкой, нервным и порывистым. До въедливости, отъявленный спорщик, он обладал сокрушительным интеллектом. Но годы работы в прокуратуре, конечно, не прошли для него даром. Наблюдая гримасы Берджера перед зеркалом, Питер мог видеть, как изменилось его лицо: подбородок отяжелел и немного обвис, поредевшие волосы смешно вихрятся на макушке. За семь лет их знакомства на лбу Берджера обозначились морщины, щеки припухли и, собравшись в складки, обмякли. Вместе с внешностью изменился и характер, он приобрел меланхоличность и склонность к язвительности. Берджер теперь был не рад и своему уму, благодаря которому замечал вещи, которые не хотел бы замечать.

– Ты хоть знаешь, сколько стоят все эти зубоврачебные процедуры?

– Да я только спросил, пользуешься ли ты шелковой нитью.

– Никогда в жизни. У кого из нас есть время на профилактику? – И Берджер задрал вверх свой веснушчатый подбородок. – Между прочим, не далее как две минуты назад меня удостоил беседы Хоскинс. Пришел навеселе и принялся давать указания.

– Что же он велел?

Берджер оглянулся с серьезным видом, проверил дверь.

– Он велел не помогать тебе в деле Уитлока.

– Что?

– Возможно, это означает как раз обратное: что он хотел бы, чтоб я помог. А возможно, это значит, что он не хочет, чтобы я вмешивался, а хочет, чтобы все выглядело как испытание для тебя. Возможно, он просто пытается нас поссорить.

– Знаешь что? – сказал Питер. – Пусть он идет к черту!

– Правильно. Так или иначе, от Дженис есть известия?

– Я начинаю не на шутку волноваться, Бердж. Не нравится мне все это.

– Обратись к адвокату. Больше ничего посоветовать не могу.

Питер уставился в писсуар.

– Тебе надо подумать о защите, – сказал Берджер.

– Не убежден, что пришло время адвоката.

– Дело в том, что пришло время посмотреть на все трезвым взглядом. Пойдем, меня в кабинете ждет Тамма. – Берджер махнул рукой в сторону двери, и они направились дальше через холл. – Во всяком случае, я не шучу, дружище. Хороший специалист по бракоразводным делам поможет обстряпать все так, чтоб тебе не пришлось считать мелочь на завтрак. Можешь быть уверен, она уже нашла кого-то, кто консультирует ее и готовит к схватке. Он уже выведал у нее все о твоих доходах и совместно нажитом имуществе. И он вот-вот явится к тебе с требованием денежек. Они пересчитают все вплоть до волосинок на твоей заднице. Эти ребята жалости не ведают. Им до всего есть дело – сколько и какие налоги платил, сколько чеков выписал за последние пять лет. Тут они своего не упустят. Что вовсе не означает, будто не обратятся и к давнему прошлому. Вы поженились еще до юридической школы?

– Мы поженились на моем последнем году обучения. – Во время бракосочетания, перед тем как им поцеловаться, он прикрыл глаза на секунду позже, чем это сделала Дженис, и видел, с какой доверчивостью сомкнула она веки, с какой искренней и тайной надеждой тянет она к нему сжатые губы.

Дверь кабинета Берджера была приоткрыта, и Питер закрыл ее. Сидя на ковре, дочка Берджера играла с его юридическими фолиантами.

– Привет, Тамма, – обратился Питер к ребенку.

– Она содержала тебя? – продолжал начатое Берджер, по привычке, как на допросе, беря его в оборот, действуя скорее как юрист, нежели как друг.

– Немного.

– В какой степени?

– Трудно сказать. – Он повернулся к девочке. – Почему она здесь?

– Обычно жена ее забирает. Ну а тут… мы немножко повздорили. Поздоровайся с мистером Скаттергудом! – подсказал он девочке.

– Здравствуйте, – прошептала она, не отрывая взгляда от своих игрушек.

Питеру показалось, что утром девочку не причесали.

– Чтр ж, по-моему, картина складывается не очень утешительная, – сказал Берджер.

– В смысле определения размеров алиментов в зависимости от уровня прошлых и будущих профессиональных заслуг? – рассеянно отозвался Питер. Что за красотка эта Тамма, и как такой красивый ребенок мог родиться у этого дерганого обмылка Берджера? А вернее, каким образом красивые дети превращаются в дерганых обмылков? Питер был без ума от Таммы. В ночь, когда она родилась, Берджер позвонил ему из больницы со словами, которые Питер никогда не забудет: «Ну, у нас начались потуги!»

– Разумеется, я говорю об этом, – продолжал анализировать ситуацию Берджер.

– Не сделает она этого, слишком горда.

– Ну… я тоже очень люблю Дженис. И не гляди так на меня, Питер. – Берджер вытащил авторучку. – Вот. Это парень стоящий. – Он нацарапал телефонный номер. – Не морочит тебе голову, а объясняет, что к чему и что тебя ждет. Он занимался разводом моего брата. Звякни ему.

– Посмотрим. – В любовных делах Берджеру, чей собственный брак давно уже трещал по швам, он не доверял. Знакомясь с секретаршами в барах в центре города, Берджер использовал специально заказанные для этого визитки. На обратной стороне была надпись: «Вы как раз в моем вкусе». Секретарш он вел в отель «Херши», где всегда старался взять один и тот же номер.

– Предлагаю тебе, Тамма… не смей! – вдруг взревел он и уже мягче, как бы извиняясь, добавил: – Это ведь папины книги!.

Тамма опустила голову и притихла.

– Столько красивых баб кругом, приятель, – продолжал Берджер. – Только оглянись вокруг…

– Я оглядывался, – прервал его Питер. – И не раз. Чего я хочу, Бердж, так это отыскать свою жену.

– Да, жены…

Берджер разглядывал свои пальцы, приложив друг к другу правую и левую ладони. Потом разомкнул ладони и стал разглядывать их. Лоб его блестел.

– Плохи дела, Питер. Очень. Знаешь, я… думаю… с деньгами у нас туговато. Нет, не то чтобы мы совсем уж были на мели…

Питер молчал. Другой темной стороной Берджера, вдобавок к его открытым шашням с бабами, являлось то, что в свободное время он баловался кокаином, на что и намекнул детектив Джонс. Возможно, Берджер повел себя неосторожно, купив кокаин у людей, его опознавших или выдавших его полиции за определенную мзду. Питер всегда подозревал, а в последние месяцы и уверился в том, что Берджер идет ко дну. Что можно сказать на это? Берджера он любил как коллегу, как человека верного и чуткого, одного с ним круга. Он любил даже его недостатки, которые, надо отдать ему справедливость, кроме раздражающей привычки шмыгать носом, он старался не проявлять. Да Питеру и не доставляло удовольствия выискивать у Берджера недостатки – ведь тот был его лучшим другом. И дружили они на равных: Берджер был умнее, но нуждался в одобрении Питера. Как юрист Берджер был вне конкуренции. Его служебное превосходство на заседаниях было ненаигранным и совершенно естественным, это был своего рода побочный продукт сознания, подобного белящему стену маляру, который никак не может остановиться и счесть работу законченной. И все же он был совершенно непохож на большинство их общих коллег, в том числе и на Хоскинса, который бушевал и брызгал слюной, ставя усердие выше блеска таланта. Не один раз во время их застольных споров в старинной таверне, куда они заходили после работы, брошенное невзначай Берджером словцо разило Хоскинса наповал, как разит стрела, пущенная из лука, но эго Хоскинса действовало бесперебойно: подобно иммунной системе, направляющей импульсы к поврежденным участкам, оно тут же поглощало и обезвреживало неблагоприятную информацию. Берджер работал совершенно иначе. В шесть часов утра он был уже в кабинете, разбирая самые трудные и громкие дела, на интервью, которые ему часто случалось давать, он был устало-красноречив и бесстрастен, всегда подтянутый, безукоризненно одетый, он так же хорошо имитировал спокойствие, как и в зале суда, где умел ловко избегать конституционных ловушек, заготовленных для него независимыми адвокатами частной практики, в прошлом бывшими прокурорами. Он мог смирить самого упрямого свидетеля и, запутав, заставить выболтать правду – истина слетала с губ свидетеля внезапно, как вспугнутая из зарослей птица. Больше, чем кто-либо другой, Берджер обучил Питера профессии.